Мадхури откинулась на подушку:
— Самирана не узнать. Совсем другой человек.
* * *
Отец взял кувшин, открутил крышку и вывалил в коробочку что-то вроде салата. Потом скомандовал:
— Время сна, а мы ещё не ужинали.
Началось то, чего я до сих пор опасался: церемония принятия пищи в неизвестной культуре.
Мама Самирана помолилась, закрыв глаза и положив руки на пол ладонями вверх. Я повторил это за ней, беззвучно шевеля губами.
А вот управиться с посудой оказалось сложнее. Почти вся еда подавалась в сосудах или коробочках с крышками. Открыто стояли только хлеб и вода.
Я уверенно схватился за кувшин, стараясь повторить движения отца.
— Да… он стал иным, — сказал Похар Те-Танга, глядя на мои попытки открутить крышку у сосуда.
— После работы в свинарнике руки болят, — сказал я.
— Позволь мне, — сказала Мадхури.
Она взяла загадочный сосуд, легко открыла крышку и наложила салат в пустую металлическую коробочку.
— Спасибо, — сказал я.
Но к салату не притронулся. Дело в том, что на подносе не было ничего похожего на столовые приборы. Ни ножей, ни ложек, ни вилок или палочек. Но я подозревал, что дивианцы не из тех культур, которые ели руками.
Я ждал, что сделает Мадхури.
Но мама Самирана тоже не ела. Положив подбородок на сплетённые пальцы рук, она смотрела на меня с материнской любовью. А я старался не думать, какая же она прекрасная.
— Никогда не мог подумать, что мой сын займётся грязным колдовством, — сказал отец. — Спутался с кривыми людьми, они вывели тебя на кривой путь.
Мне не в первой общаться с родителями по поводу моего поведения. Лет в четырнадцать я затусил с пацанами, ради прикола воровавшими еду в супермаркете. И у меня был точно такой же разговор с мамой и папой во время ужина на тесной кухне нашей квартиры в Ёбурге. Сразу после разговора с полицией.
Поэтому я знал, что отвечать:
— Обещаю, что я больше никогда так не поступлю!
Похар Те-Танга вздохнул:
— Ты раньше обещал многое, но не выполнил.
— На этот раз — точно.
— Тогда где ты научился грязному колдовству? — повысил он голос.
— Честно-пречестно, я не помню. После колдовства мне немного отшибло память. Тут помню, а тут…
— Так не бывает, — покачал головой Похар Те-Танга.
— А откуда вы, отец, знаете, как бывает после грязного колдовства? — хитро спросил я.
Но отец не поддалась на уловку:
— Я простой садовод, но я знаю больше, чем со мной произошло в жизни.
— Да, отец, простите, — я уважительно склонил голову.
— Ха! — крошки еды вывалились из его рта от этого смешка. — Не, ну он точно мне нравится больше, чем до наказания.
Служанка внесла на подносе столовые приборы, разложенные по кожаным чехлам, словно именное оружие. Я понял, что каждый набор принадлежал члену семьи, но как понять, который из них мой?
Мадхури догадалась о моём затруднении и подтолкнула мне один из чехольчиков.
Не разглядывая узоры на ручках ножей и двузубых вилок, я накинулся на еду. Похар Те-Танга ел шумно и неопрятно, так что я мог не корчить из себя аристократа и тоже жрал и чавкал. В конце концов, я как бы его сын.
Вся еда состояла из каких-то салатов и листьев. Мяса не было. Но я был так голоден, что с радостью набил живот невкусными салатами.
После еды меня разморило, я едва отвечал на вопросы отца, который интересовался, понравилось ли мне у господина Карехи?
— У него много свиней, — сонно пробормотал я. — И добрая дочка.
— Это хорошо, что ты познакомился с Виви, — согласился отец. — Это я удачно договорился о твоей работе.
— Спасибо, отец. Я очень благодарен за поддержку.
— Не, ну ты погляди, как заговорил? Чуть что — сразу благодарит. А ведь ещё вчера орал и требовал оставить тебя в покое.
— Я был глуп, отец.
— Ну, и как тебе Виви, умник?
— Пышная, — осторожно ответил я.
— Хотел бы продолжить знакомство? Я знаком с советником рода Карехи, можем вместе…
Мадхури возмутилась:
— Не сбивай ребёнка с Пути. Род Саран никогда не примет сближения с Карехи.
— Почему? — насупился отец. — Те-Танга, например, не видят ничего плохого в сближении с трудолюбивыми и богатыми людьми.
— Карехи — грязные свинопасы и убийцы, — пылко сказала мама.
— Ага, а Саран прямо все окутаны светом. Но вы не такие светлые, как сами себе кажетесь.
— Наши предки дважды занимали места в Совете Правителей!
— Ну и что? А Те-Танга — трижды.
Во время спора они поглядывали на меня, проверяя, чью сторону я принимаю. Особенно странно было замечать это в Мадхури, ведь она знала, что я не её сын.
Мадхури спохватилась:
— Кого бы Самиран не выбрал — это будет его выбор и его Путь.
— Ага, — недовольно согласился Похар. — Но ты толкаешь его на Путь сословия целителей.
— А ты толкаешь на путь сословия садоводов.
— Те-Танга — не только садоводы! — взвился отец. — Мы поддерживаем жизнь всех в этом городе. Без нас вы бы ходили по колено в грязи, без нас вы бы…
— Отец, мать, — я поднялся на ноги и поклонился каждому. — У меня был трудный день, а впереди ещё более трудная жизнь. Уже давно идёт время сна, я очень устал.
— Ишь ты, — усмехнулся отец. — Опять кланяется. Надо было его раньше отправить в Прямой Путь.
Мадхури вызывала замотанную в тряпки служанку и приказала проводить меня в мою комнату.
— Разве он сам не знает куда идти? — засмеялся отец.
Чтобы отвлечь его от подозрения, Мадхури быстро сказала:
— Благодаря твоим трудам, у нас большой дом.
— Вот, — самодовольно закивал Похар Те-Танга. — Вот именно. А ты не ценишь.
— Я ценю, дорогой мой.
* * *
Служанка вывела меня из комнаты, но до меня донеслись отголоски спора родителей о будущем сына, которым я не являлся.
— Мужчина? — засмеялся Похар Те-Танга. — Да твой сынок вечно плачет и сидит в своей комнате. Разглядывает срамные «Игры Света», занимаясь рукоблудием…
— Да, он мой сынок, — прервала Мадхури. — И не смей оскорблять его.
В её ударении на слове «мой» проскользнуло злое ехидство, из которого ясно, что Мадхури за что-то презирала мужа.
Стало жалко Похара. Он нормальный мужик. Этакий типаж «весёлого дяди».
