– Представь себе, что пунктирная линия, разделяющая наши видимые и невидимые цветовые диапазоны – это какое-то новое измерение, предположим N. В обычном, X-Y-Z, существует эта жизнь в привычных оттенках, а в том невидимом диапазоне, что за гранью? Сплошная тайна. По крайней мере, для людей. А если этих неизведанных измерений не одно или два, а тысячи, миллионы, или даже бесконечность?
Амуле скомкал рисунок и подошел к большой картине над диваном, той что до этого момента казалась лишь скромным гиперреалистичным облачком в стиле кибер-панк. Нико осмотрел её свежим взглядом и обомлел. Из точки, что в центре композиции, обозначенной нулём, исходило множество линий, по периметру холста они были помечены латинскими буквами. Серое облако неопределённой формы расположилось также посреди полотна, а лучи делили его на сегменты-конусы, что только что расписывал Амуле на обычном листике. Всё было чётко прорисовано, а скорее, напечатано в объёме. Один исходящий из центра конус был закрашен яркими цветами, другой пастельными. Где-то с краю прятались ещё два: один отдавал перламутром, другой переливался и светился подобно кристаллу. Остальные обозначены лишь оттенками слабо-серого. Амуле щелкнул тумблером, что за рамой, и картина засветилась 3-D лучами, пронзающими серое облако. Смеркалось. Нико отошел на пару шагов назад от легкого мандража, а может, чтобы было лучше видно все эти «неизведанные излучения».
– Это просто макет. Вон тут твой пурпуреоновый спектр, – Амуле вонзил резную костяную указку
26 в перламутровый сегмент фиолетового оттенка. – Диапазон, параллельный ультрафиолету, очень мягкий и очень сильный, ничтожно мало изучен, даже нами. Конечно, совершенно невидим для обычного человека.
– Значит, Она тоже необычная… – прошептал Нико, снова вспомнив, как иногда Эйя называла оттенок его кожи Purple Sage, ссылаясь на палитру Pantone. Тогда он думал, что это приобретённая особенность каждого дизайнера, уметь хорошо различать оттенки, или же её очередная придурь, но внезапно всё перевернулось, встав на свои места.
– Хах, конечно, подобное притягивает подобное, а ты как думал? Всё видит, всё замечает, одним словом чувствует, впитывает твои лучи, а в крови её уже вырабатывается метаболит, переходит в различные формы, а далее прямиком в мозг, Иии…
– И что, что дальше с этим… метаболитом? – Нико с усердием кусал заусенец на безымянном пальце, сосредоточившись на диаграмме, лучи искрились, серая дымка облака медленно пульсировала. Внезапно он почувствовал себя школьником в обсерватории, которому удалось познать ничтожную частичку тайны мироздания.
– Смотрю, тебе зашёл спецэффект, это Бен придумал. Думаю, лучше выключить, а то этот свет, кажись, самую малость загипнотизировал тебя. Ку-ку! – Амуле пощёлкал пальцами у глаз Нико и добавил основного освещения. – Пойдём может ещё чего попьём, ну и помидор остался и… – он самозабвенно рылся в снеках, что прятались под замком в кухонном шкафчике.
Солнце провалилось за дома неожиданно быстро, кирпич стен впитал влагу моросящего дождя, сильно похолодало. Жёлтый Свет трудолюбиво согревал огромное помещение с высоченными потолками. Амуле кинул на стол упаковку сушеного манго и ореховые батончики. Нико грел руки о чашку с какао.
– Помнишь, когда нас с ней заломали в этой квартире с дневником Фреда и Ловцом Такрехади?
– Как не помнить… – Амуле долил себе уже остывший бирюзовый чай.
– Слышал, те агенты в отделе говорили про фурфуреон. Твой пурпуреон, это оно же самое? Просканировали тогда всё вдоль и поперёк, брали волосы и ногти на анализ. Так почему нас отпустили, а дело замяли? Они так ничего и не нашли?
– Фурфуреон! Ха-ха! Да, люди – они такие. Услышат что-то у нас, какое исследование или новую технологию утащат, но всё перекаверкают. Омерзительно. Фактически, они открыли целых 2 новых измерения, но так и не узнали об этом, но пусть их Америка так и останется Индией, – Амуле прикрыл лицо ладонью, перебирая в голове жесточайшие ошибки человечества, или, как они их ещё называют, изобретения. – Да, делают бесполезные, а иногда и фатальные вещи, слепо в них верят, а как финансируют. Конечно, они научились определять несколько метаболитов пурпуреона, – он внезапно вернулся к теме вопроса. – Но понятия не имеют, что твоя кожа всего лишь излучатель, как лампа, и не имеет ничего общего с этой волноподобной частицей. С Эйей всё сложнее, но как глупо было пытаться найти его в волосах или ногтях, к тому же в стрессовой ситуации он моментально распадается. Ведь пурпуреон – это как сила духа или вера, ты чувствуешь её под кожей, когда мурашки бегут по голове, пояснице и предплечьям, а ты готов жить и творить несмотря ни на что. Бежать марафон без ног, самозабвенно строчить поэму на последней стадии рака, войти в горящий дом, чтобы спасти соседскую кошечку … Да, это всё пурпуреон, он нами движет, и все без исключения имеют к нему рецепторы. Но у кого-то их гораздо больше, как у Неё.
– Сверхчувствительная – так говорил её отец, – вставил Нико сухое определение Рудольфа.
– Можно и так сказать. Всю жизнь она искала то, что нашла в тебе, но в какой-то момент перестала это получать, потому что…
– Потому что я занимался только собой, своим бизнесом, мы стали видеться всё реже и реже… – закончил фразу Нико.
– Да, ей не хватало тебя. И однажды она научилась находить свою дозу заменителя пурпуреона в других источниках, конечно, менее мощных, и, по большому счёту, сомнительных. А потом и вовсе, следуя твоему примеру, замкнулась в себе, ограничившись саморазвитием и примитивными удовольствиями, перестала обращать внимание на других – тех, кто в ней нуждался, как она в тебе. Печально, да?
– Значит, получается, её главный наркотик – это я? – Нико положил голову на ладони.
– Получается, – ответил Амуле.
– Значит, виноват только я… И всё уже в точке невозврата? Всё потеряно?
– Ну почему? Если честно, и я оплошал, завёз вас в тот городок, а сам исчез, да, были причины. Думал, перекантуетесь там год-два от силы, пока вся ситуация с пурпуреоном не уляжется. Вы слишком задержались, почти превратились в стариков. Надо это срочно исправлять!
– И как? – спросил Нико.
– Пойдём на балкон, подышим немного, – предложил Амуле.
– Но там дождь… – ответил Нико и тут же осознал, что эти модные нынче «authentic и slow-living», похоже, не его стезя. Однако, те довольные беспечным существованием, зомбированные гипноящиком и оладьями Алифера старики из Золота Леприкона успели сделать своё грязное дело, и надо было в срочном порядке начинать борьбу с последствиями – жить быстро, дабы нагнать упущенное.
– Тебя ревматизм, случаем, не замучил, господин Драгонон? Накинь куртку, там, на вешалке, – Амуле открыл высокую дверь и вышел прямо в штормящую стихию.
Нико, кажется, понял, насколько крепко он обвил себя паттерном привычной, хоть и не самой незамысловатой жизни и сделал шаг навстречу леденящей лицо мороси.
