– Ну, расскажи, как там твои дела.
– В другой раз. Иди на свой массаж, мам.
Она посмотрела, как погас экран телефона, подержала аппарат в руке еще несколько секунд. Теперь это было максимальным приближением к тому, чтобы подержать самого Линкольна.
Фейт толкнула стеклянную дверь массажного салона и вошла в вестибюль, где несколько молодых китаянок сидели на диване, дожидаясь записавшихся и случайных клиентов. Одна из них поднялась, кивнула, Фейт кивнула в ответ.
– Полчаса, час или полтора? – спросила поднявшаяся, и Фейт ответила:
– Час.
Без всяких дополнительных слов ее повели по длинному неосвещенному коридору: из кабинетиков, отгороженных занавесками доносились шлепки рук по коже.
Массажистка, которую звали Сью, начала с того, что сквозь полотенце проработала ей позвоночник, плечи и шею – ту самую шею, которая так нуждалась в помощи. Долгие поглаживания по всей длине спины, прерываемые резкими толчками – Фейт в полудреме провалилась в какую-то дыру, как будто валик возле лица был туннелем и она уходила по нему вниз, туда, где скрывалось все случившееся раньше.
Они были близнецами: сперва обитали в одной матке, потом – в одной комнате. Эта комната на Западной Восьмидесятой улице в бруклинском Бенсонхерсте размерами не сильно превышала матку, если сопоставить с масштабом их растущих тел, и только красная клетчатая занавеска на штанге разделяла ее на две половины – более существенного уединения в доме не предполагалось. Впрочем по ночам, когда каждый лежал в своем личном отсеке за занавеской, они вовсе не стремились к уединению. Им хотелось поговорить. Родились они с разницей в шесть минут в 1943-м, в военные времена, Фейт – первой, Филипп – за ней, и различие между ними сразу бросалось в глаза. Она была усидчивой, серьезной, красивой, но неприступной; он – более открытым, солнечным, обаятельным. Она прилежно училась, ему хватало шарма и занятий спортом.
Ночью Фейт и Филипп, разделенные занавеской, спрашивали друг у друга советов по поводу личной жизни.
– Первое, что я тебе скажу: не ходи на свиданки с Оуэном Лански, – советовал Филипп. – Он явно захочет довести дело до конца.
Ее трогала его опека, тем более что он оказался прав по поводу Оуэна Лански – тот вел себя напористо, мазал волосы маслом, так что после объятий с ним лицо делалось блестящим и скользким.
Им случалось заболтаться до поздней ночи – в дверях появлялась мама в халате и рявкала:
– Эй, вы! Живо спать!
– Мам, мы просто разговариваем, – объяснял Филипп. – Столько всего обсудить надо.
– И что мне сделать, чтобы вы угомонились? – спрашивала она. – Надавать по головам сковородкой?
– Сковородка к завтраку пригодится, – говорила Фейт. – Спокойной ночи, мамуля!
Стоило маме уйти, Фейт и Филипп возвращались к своим задушевным и захватывающим беседам.
Не только брат и сестра были так близки. Все семейство Фрэнк представляло собой слаженную команду из четырех человек. Ужины проходили весело, а еще они играли в шарады: у всех четверых выходило замечательно. Если по вечерам приходили гости, их спрашивали: «Хотите поиграть в шарады?» – и тех, кто отказывался, больше не приглашали.
Пока близнецы росли, мама-домохозяйка Сильвия и непритязательный смешливый папа-портной Мартин служили им примером. Детям внушали, что родительские поступки, уклад, вообще весь их жизненный путь – самое то, что надо. Детство у близнецов было счастливое, да и взрослая жизнь должна бы была начаться так же. Но вот однажды вечером родители пригласили их на «семейный совет».
– Давайте все сядем в гостиной, – предложил Мартин. Сильвия села с ним рядом. Непривычно было видеть ее сидящей – обычно она сновала по дому или что-то вытаскивала из духовки.
Филипп указал на Фейт:
– Это она, не я. Она во всем виновата. Я ни при чем.
Фейт только закатила глаза.
– Дело такое, – начал Мартин. – Не одни вы в этом доме шушукаетесь по ночам. Мы тоже. И вот как-то раз поздно ночью заговорили мы о вашем образовании. Мы вами обоими гордимся. Но, будучи родителями, еще и переживаем.
– Ты к чему клонишь? – поинтересовалась Фейт. У нее почти сразу возникло чувство, что речь пойдет про нее.
– В газетах каждый день такие страсти пишут, – сказала Сильвия.
– Раньше мы жили в безопасной стране, – продолжал Мартин, – но вот на той неделе я прочитал в газете про девушку, которую избил на кампусе мужчина. Она поздно ночью возвращалась в общежитие. Мы не хотим, Фейт, чтобы с тобой случилось то же самое. Нам такого не вынести.
– Значит, буду ходить с подругами, – сказала Фейт. – По двое, по трое. Обещаю.
– Не только в этом дело, – добавила Сильвия. И посмотрела на Мартина – оба явно очень смущались.
– Секс, – наконец выговорил Мартин, опустив глаза. – Вот еще о чем нельзя забывать, солнышко.
Ну, об этом не переживай, подумала Фейт. Тут уж я буду только по двое.
– Тебя станут принуждать, – сказал ее отец. – До сих пор ты жила под нашим крылышком и, боюсь, плохо себе представляешь, чего могут надумать или потребовать эти студенты.
Вот уже год Фейт потихоньку обдумывала, как поедет в колледж изучать социологию, политологию или антропологию. Упоминала об этом время от времени, и родители ни разу не дали понять, что станут возражать против ее отъезда. Да, высказывались они на эту тему крайне неопределенно, но она почему-то была убеждена, что, когда дойдет до дела, все образуется.
– Не надо, прошу вас, – взмолилась она. Дело в том, что ей хотелось именно того, что ужасало ее родителей. Она видела себя студенткой, которая откладывает книгу, чтобы обняться с мужчиной, а тот обнимает ее в ответ. – Я же хорошо учусь, – добавила она и осеклась.
– Да, а мы хотим тебя уберечь. Хотим, чтобы ты жила дома, – сказал ее отец. – У нас в городе есть отличные учебные заведения.
– А Филипп? – поинтересовалась Фейт.
– Филипп поедет учиться, – без запинки ответил отец. Фейт глянула на брата, тот отвел глаза. – Ему это будет полезно. Понимаешь, – продолжал он, – вы разные люди, вам нужны разные вещи.
Фейт встала – как будто возвысившись над родителями могла им что-то втолковать.
– Я не собираюсь жить дома, – сказала она. Потом повернулась к брату: – Скажи им, что тоже так считаешь, – обратилась она к нему.
– Не знаю, Фейт, – промямлил он. – Мне как-то не хочется в это вмешиваться.
В эту ночь, в постели, Фейт плакала так горько, что Филипп отодвинул занавеску – кольца на штанге взвизгнули – и шагнул на ее половину в свете уличного фонаря. Он был теперь не просто ее братом, а мужчиной, собиравшимся выйти в большой мир.
– Послушай, родители у нас здоровские, – сказал он. – Очень нам повезло с семейством. Да, они старомодные, но, пожалуй, в чем-то даже правы. Получишь ты образование. Оба мы его получим.
