– Нет, – говорит Ренни.
– Смотрят в твои права. Потом называют по имени. Ни мисс, ни миссис – прямо по имени, а узнать их имена у тебя возможности нет. Такое с тобой случалось?
«Нет вообще-то», – думает Ренни. Ей с трудом удается сосредоточиться: в коктейлях слишком много рома. Но Лора жестом просит бармена повторить, ей хоть бы что.
– Вот так все и начинается, – продолжает Лора. – Они могут называть тебя по имени, а ты их – нет. Они считают, что прижали тебя и теперь, типа, могут воспользоваться. Некоторые даже предлагают на выбор, дать или отдаться.
– Что-что? – спрашивает Ренни.
– Ну, ты понимаешь: заплатить штраф или отсосать. Они же в курсе, где можно укромно припарковаться, да? – Лора лукаво смотрит на нее, и Ренни понимает, она рассчитывала ее шокировать. – Я серьезно, – говорит Лора, словно такое проделывали с ней лично, и не раз.
Лора была бы звездой Женского движения – в старые добрые времена, в семидесятые, когда в журналах все еще писали про освобождающую роль мастурбации. Она получила бы десять из десяти за «открытость» – этот термин всегда вызывал у Ренни ассоциацию с банкой червей, с которой сняли крышку. Впрочем, Ренни в те годы и сама написала несколько статей о Движении, пока не иссяк его медийный потенциал. Позже она написала материал под названием «Иссякшие» – интервью с восемью женщинами, которые рассказывали, почему они ушли из Движения и предпочли заняться плетением ковриков или рисованием пейзажных миниатюр на бутылках. «Там была жуткая внутренняя грызня, – говорили они. – Травля и унижение. С некоторыми тетками просто невозможно было работать, ты не могла понять, на каком ты свете. И все делалось у тебя за спиной. С мужиками, по крайней мере, все карты на столе». Ренни усердно записывала все в блокнот.
– Отличный материал! – сказал редактор. – Наконец-то кто-то набрался смелости, чтобы сказать правду.
Лора улыбается, но ее не проведешь; она уверена, что в таких вещах Ренни ничегошеньки не смыслит. Но она натура щедрая и рада поделиться. Десять из десяти за щедрость.
– Слушай, – говорит она, – по крайней мере, тебе дают выбор. У тебя есть шанс сказать, что ты стоишь больше, чем какой-то штраф. Хотя я не уверена, что хуже – никаких вариантов или несколько паршивых. По крайней мере, когда у тебя нет выбора, не надо думать. Сечешь? В худшие моменты моей жизни выбор у меня как раз был: или дерьмо, или дерьмо.
Ренни не хочет слушать о худших моментах в жизни Лоры, поэтому молчит.
– Ну ладно, не будем о грустном, – говорит Лора. – Как говорила моя матушка, мир полон ужасных вещей, да еще с избытком, так что не будем о грустном, поговорим о чем-нибудь приятном.
Ренни думает: «Интересно, о чем же?» Похоже, Лоре ничего не приходит в голову.
– Любишь заспиртованные вишенки? – вдруг спрашивает она, высасывая до дна содержимое бокала двумя трубочками. – Я просто ненавижу.
Ренни задумалась. С одной стороны, она любит эти вишни, но с другой – ей совершенно не улыбается перспектива съесть одну из ягод, которые Лора вылавливает со дна бокала своими обгрызенными пальцами. Но кажется, она спасена – на патио заходит Пол и стоит, осматривая столики, словно кого-то ищет.
Ренни знает кого – ее. Она машет ему, и он направляется к ним.
– Чем вы тут занимаетесь? – говорит он, улыбаясь ей.
– Собираю материал, – отвечает Ренни, улыбаясь в ответ.
– Ты опоздал, – говорит ему Лора. – Я сто лет тут сижу.
– Пойду возьму выпить, – говорит Пол и идет к бару.
– Я сейчас, – говорит Лора Ренни. – Приглядишь за моей сумкой?
Она встает, откидывает волосы назад, расправляет плечи, чтобы груди выпирали еще заметнее, и идет вслед за Полом. Они стоят и болтают, куда дольше, чем хотелось бы Ренни.
Приносят третью «Пина коладу», для Лоры, и Ренни немного отпивает – чтобы хоть чем-то заняться.
* * *
Лора возвращается и садится к столу. Коктейль на столе, но она к нему не притрагивается. Что-то произошло, кукольное выражение стерлось с ее лица. Ренни замечает, какая дряблая кожа у нее под глазами – слишком много солнца, через несколько лет она станет сморщенной, как печеное яблоко. Лора глядит на Ренни с мольбой, на манер спаниеля.
– Что случилось? – спрашивает Ренни, тут же понимая, что не стоило: вопрос означает соучастие.
– Послушай, – говорит Лора. – Можешь оказать мне услугу? Серьезно.
– Какую? – спрашивает Ренни, она настороже.
– Элва больна. Мать Принца. Там, на Сент-Агате.
– Мать Принца? – спрашивает Ренни. Двух «принцев» тут быть не могло.
– Это парень, с которым я живу.
– Тот, что на выборах? – спрашивает Ренни, у которой никак не складывается картинка.
– Да, поэтому он и не может поехать на Сент-Агату. Сегодня он должен произнести речь, так что поехать должна я, она как бы живет с нами. Ей восемьдесят два, больное сердце, а врачей там нет, в общем, больше некому.
Она что, в самом деле готова расплакаться?
– Что я могу сделать? – говорит Ренни.
В Гризвольде это были бы кексы или тыквенный пирог. Знакомый сценарий. Теперь Ренни настроена к Лоре дружелюбнее – когда узнала, что та с кем-то живет. Причем не с Полом.
– Завтра в аэропорт доставят одну посылку, – говорит Лора. – Ты могла бы забрать ее?
Ренни тут же заподозрила подвох.
– Что в посылке?
– Не то, что ты думаешь, – говорит Лора. – Уж этого-то добра здесь хватает, авиапочтой из Штатов доставлять не надо. Это ее лекарство от сердца. У нее в Нью-Йорке дочь, она регулярно его шлет. Здесь-то не достать. И вот оно закончилось, поэтому старушке стало хуже.
Ренни не хочет иметь на совести смерть чьей-то престарелой матери. Что ей остается делать, как не согласиться? «Ты слишком доверчива, – говорил ей Джейк. – Хоть раз в жизни позволь себе усомниться».
К ним подходит Пол, он не спешит, кажется, он вообще никогда не торопится. Он ставит бокал с недопитым коктейлем на стол и садится, улыбаясь, но Лора даже не смотрит на него.
– Вот что от тебя требуется, – говорит Лора. – Завтра утром в аэропорту, около восьми, подходишь к окну с надписью «Таможня». Покажешь вот это. Не позже восьми, это важно. – Она роется в своей сумке и никак не может что-то найти. Наконец выуживает помятый, сложенный пополам лист бумаги.
– Ага, вот, – говорит она. – Скажешь, что тебя послала она, и отдашь им бумагу. Спросишь Хэролда, он должен быть там; если его не будет, придется подождать.
Ренни берет бумагу; это простая таможенная квитанция. Оплачивать не нужно, ничего сложного.
– А почему нельзя просто передать ее в окно? И кто-нибудь выдаст мне посылку.
Лора смотрит на нее терпеливо, но измученно.
