Несмотря на свою явную злость из-за его предательства, на самом деле она никогда не говорила, что любит его. Принимая во внимание ее убежденность в непостоянстве мужчин, он больше не был уверен, что такие чувства будут иметь значение. Он осознал, что глубоко ранил ее своей ложью, даже если эта ложь была простой оплошностью, а не прямым обманом. В любом случае ему предстоит приложить немало усилий, чтобы вновь завоевать ее доверие. Но позволит ли она ему это сделать, или навсегда изгнала его из своего сердца и жизни?
— Я сделаю все, что потребуется, чтобы не жениться на Амелии, — сказал он, — это решено твердо. — Взяв свой стакан, он сделал долгий глоток, наслаждаясь огненным привкусом, который алкоголь оставлял у него во рту. — К тому же она на самом деле и не хочет выходить за меня. Очевидно, леди Амелия влюблена в сына местного викария, парня из какой-то обедневшей семьи, чьи ухаживания граф не намерен принимать во внимание. Если б только я мог убедить ее убежать с ним, мои проблемы были бы решены. — Он замер, внезапно осознав, что только что сказал. — Бог ты мой, ну точно!
— Что такое?
— Мне надо сделать так, чтобы леди Амелия и ее юный поклонник оказались в одной комнате, затем вложить в их головы идею о побеге. Ведь если она любит его так, как утверждает, то не сможет устоять против возможности выйти за него, даже несмотря на угрозу отцовского гнева.
Тони тихонько фыркнул:
— Который будет воистину устрашающим, доведись такому случиться.
Итан оставил без внимания замечание Уайверна и поставил свой стакан на стол. Подавшись в кресле вперед, улыбнулся. Впервые с тех пор, как началась эта матримониальная катастрофа, у него в душе затеплилась надежда и поднялось настроение. Лоб его сосредоточенно нахмурился.
— Теперь мне осталось только вспомнить его имя, — пробормотал он. — Как бишь его? Роберт какой-то… Роберт… Роберт… черт. — Он немного помолчал, потом щелкнул пальцами. — Хоксби! Роберт Хоксби. А принимая во внимание, что он сын викария и ученик доктора, его нетрудно будет отыскать.
Герцог встретился с ним взглядом, одна его черная бровь выгнулась дугой.
— О нет…
— Да, Тони. Как насчет того, чтобы совершить небольшую поездку?
Глава 21
Лили пыталась вникнуть в смысл прочитанного, но мысли ускользали, неизменно устремляясь к Итану.
Со вздохом она отказалась от попытки почитать и отложила книгу. Больше недели прошло с тех пор, как он вошел в эту самую комнату, требуя, чтобы она выслушала его версию обстоятельств, которые привели к «обручению», как она стала это называть. Что ж, она выслушала, а потом прогнала его. Несмотря на такое решение, в глубине души она ожидала — может, даже надеялась, — что он снова попытается связаться с ней.
Но Итан как сквозь землю провалился.
Его молчание было полным, словно между ними не существовало никаких отношений. И возможно, для него их любовная связь и в самом деле завершилась. Он сказал, что то, что существует между ними, не закончено и что он вернется, чтобы сдержать свое обещание и вновь заявить свои права на нее. И все же, если верить колонкам светской хроники в прессе, Итан без особого труда забывает ее. Репортеры упоминают о нем то там, то тут: лорд Весси посещает одно светское мероприятие за другим, часто в сопровождении леди Амелии.
Этим утром, когда Лили прочла, как накануне он танцевал со своей невестой, она вырвала страницу из газеты и, скомкав, швырнула в огонь. Какое-то мгновение ей доставляло извращенное удовольствие видеть, как горит газетная страница, но как только бумага превратилась в летающие клочки почерневшего пепла, знакомая меланхолия вернулась.
Она перестала плакать и каждое утро заставляла себя вставать с постели, умываться, одеваться и завтракать точно так же, как она делала всегда. Однако ничто уже не было прежним, особенно она сама.
Она скучала по Итану больше, чем могла себе представить. В моменты слабости даже собиралась пойти к нему и согласиться стать его любовницей, если тот захочет. Но гордость удерживала ее, а чувство собственного достоинства не позволяло сделать из себя покорную дуру. Поэтому всю последнюю неделю она оставалась дома, отказываясь принимать посетителей, — даже Давину, которая дважды заезжала справиться о ее здоровье. Она велела Ходжесу говорить, что простудилась, но, разумеется, любой, имеющий мозги, мог догадаться об истинной причине ее недомогания.
Вначале она задавалась вопросом, не заболела ли и в самом деле, такой разбитой и апатичной себя чувствовала. Ей с трудом удавалось встать с постели только лишь для того, чтобы поесть. Какое-то время она гадала, не забеременела ли, но однажды утром проснулась со знакомой тянущей болью и поняла, что волнения напрасны.
Ей следовало бы испытать облегчение, поскольку, видит Бог, не хватало ей еще оказаться с внебрачным ребенком на руках. Однако подтверждение, что она не беременна, как ни странно, лишь вызвало новый поток слез, словно это еще больше увеличило расстояние между Итаном и ею.
Снова вздохнув, она устремила взгляд в окно на холодный, но солнечный ноябрьский день. Обычно в такую прекрасную погоду она бы гуляла в городе. «И несмотря на мое скверное настроение, — вдруг подумала она, — именно это мне и надо сделать».
Предаваться унынию не в ее характере. Прежде она всегда встречала жизненные трудности энергичными усилиями по их преодолению. В этот раз не должно быть по-другому, несмотря на полученный ею жестокий удар в сердце. В конце концов, она не могла прятаться вечно.
«Жизнь продолжается, и я должна жить дальше».
Преисполнившись решимости, она встала из кресла и, покинув комнату, пошла по коридору. Она смутно слышала голоса, но была слишком погружена в собственные мысли, чтобы обращать на них внимание. Дойдя до лестницы, стала спускаться вниз.
— Ходжес, — крикнула она, — пожалуйста, распорядитесь, чтобы подготовили мой фаэтон. Я хочу поехать прогуляться.
— Отец небесный, так это ты! — раздался вкрадчивый голос, в котором чувствовалась скрытая угроза. — Для покойницы, должен сказать, ты выглядишь удивительно неплохо.
Ноги Лили поскользнулись на шерстяной дорожке, покрывающей лестницу, но, быстро схватившись за перила, она удержалась на ногах. Вцепившись в поручень, она посмотрела в лицо, которое надеялась больше никогда не увидеть, и сердце барабанной дробью застучало в ушах.
Гордон Чок. А рядом с ним Эдгар Фейлор с выражением торжества, сияющим в его жестоких черных глазах.
— Я же говорил тебе, что это была она, — сказал Фейлор.
— Ты прав, — отозвался ее отчим. Какая жестокая ирония, что под его лощеной привлекательностью кроется змеиная натура.
— Извините, мэм. Я сказал им, что вы не принимаете, — заявил Ходжес со своего места рядом с дверью. И она не могла винить его за то, что он впустил их.
Во рту у нее пересохло, появился металлический привкус страха. Если бы побег что-то дал ей, то она бы убежала. Но делать это, она знала, теперь уже слишком поздно.
