– По-твоему, все здесь искренне верят в Бога и в новую теорию Уоррена, или все же есть такие, кто в «Единстве» ради выгоды? – спрашиваю я.
Кейси молча смотрит на меня, и я пожимаю плечами:
– Я могла бы притвориться верующей ради всего того, что вы предлагаете.
– Мы лишь предлагаем исполнить замысел Божий. Ответить на призыв Господа не так уж и легко. Членство в Проекте означает полную самоотверженность и бескорыстие, отказ от всего и вручение своей жизни Богу посредством служения другим. Чтобы показать всем, каким мир может быть – и будет! – если все сделают правильный выбор. Мы предлагаем не дармовщину. Не «проезд зайцем». – Кейси делает паузу. – Кстати, говоря о семье: здесь Эмми.
– Кстати, говоря о семье: почему никому не известно о том, что у Льва Уоррена есть ребенок?
Кейси медлит – видимо, из-за того, что ее последующие слова запишутся.
– Льву не привыкать к получению угроз. Люди хотят причинить ему боль. Порой самый легкий способ ранить кого-то – причинить боль тому, кого этот человек любит больше всего. Мы все согласились с тем, что Эмми не должна попасться на глаза прессы, пока не подрастет и не решит это сделать сама. Нам нужно обговорить, как ты обойдешь это в очерке…
– У «Единства» много врагов? – прерываю ее я.
– За эти годы мы вызвали недовольство у немалого количества людей. Консерваторы считают, что мы готовим социалистический захват. Либералы считают, что мы слишком близки к Богу… Католическая церковь, наверное, самый громкий наш оппонент…
– Серьезно?
Кивнув, Кейси перебирает бумаги на столе, после чего толкает в мою сторону листовки с библейскими цитатами, церковные брошюры и флаеры. Все они кричат о лжепророках. Одна из них мне знакома: листовка с голубыми небесами из бумажника Джереми.
На ней та же самая цитата:
«Но верен Господь, который утвердит вас и сохранит от лукавого».
– Тонко, да? – спрашивает Кейси. – Уверена, ты понимаешь, что церковь не в восторге от антицерковной риторики Льва. Они направляют на нас всю мощь своей пропаганды, пытаясь заставить наших членов сменить убеждения. У нас она везде: в доме, на ферме, во всех центрах.
Звонит ее мобильный, и она бросает на него взгляд.
– Он готов встретиться с тобой.
Кейси не предупреждала, что я буду брать интервью у Льва в его домике.
Она велела следовать по тропинке, ведущей через сосны к озеру, повернуть на берегу направо и идти по кромке леса до самой хижины. Путь, по ее словам, займет всего пятнадцать минут, но в мои планы такое мини-путешествие не входило. Кейси выводит меня на задний двор и, кинув взгляд на мои ботинки, указывает на сосны. Несмотря на их разлапистые ветви, на земле скопилось порядочно снега, и я проваливаюсь в него по щиколотку. Снег забивается в ботинки, промокают носки. Я стараюсь не обращать на это внимания. Пальцы немеют к тому времени, как я добираюсь до озера. Но, должна признать, отсюда открывается такой вид, что мучения почти стоили того. Открывшаяся передо мной бесконечная гладь воды полузатянута льдом, она прекрасна в своей неподвижности и сиянии солнца. Я любуюсь озером, пока отчего-то не начинает сосать под ложечкой. Встревоженно оборачиваюсь. Отсюда тропинка между сосен закрыта тенью. На ней никого нет.
Иду вдоль берега, как и наставляла Кейси. Тишина нервирует. Вижу лениво подымающийся к небу дымок. Значит, я уже близко. Наконец передо мной домик с зеленой крышей и такой же дверью. Я уже почти дошла до хижины, когда за спиной слышится шорох. Остановившись, оборачиваюсь. Опять никого. Во всяком случае, я никого не вижу.
Когда снова направляюсь к домику, его дверь распахнута.
* * *
Внутри тесновато: комната с кухонькой, столик на двоих, письменный стол у окна и диван у камина. Еще одна дверь – полагаю, ведущая в ванную. В дальнем углу – незаправленная кровать со смятыми простынями.
Лев наблюдает за мной, прислонившись к кухонной стойке. На нем белая футболка, черные джинсы и плотные носки. Я раскладываю на столе содержимое своей сумки: диктофон, мобильный, записную книжку.
И лишь закончив с этим, поворачиваюсь ко Льву и говорю:
– Начнем, как будешь готов.
Мы садимся за стол напротив друг друга, он держит кружку с кофе, я листаю записную книжку со своими заметками и вопросами. Внутри все дрожит, и я пытаюсь ровным голосом спросить Льва, почему интервью с журналом «Вайс» не удалось.
– Мне сказали, что статья будет об идее, возможно, в корне меняющей положение дел в мире, – отвечает он. – Однако им показалось гораздо увлекательнее подать рассказ о нас как о новом культе. В вашей профессии слишком многое зависит от личных предпочтений, целевой аудитории, ретвитов, «сенсационных» новостей, реклам-приманок
[16]. Как вы сохраняете при этом профессиональную этику?
– Не ты берешь у меня интервью, а я у тебя, и я сейчас нажму кнопку записи.
Лев кивает, и я проговариваю дату и время, свое имя и имя того, напротив кого сижу. Прошу того же у Льва с обозначением цели этого самого интервью и заверением, что наш разговор записывается с его согласия. Меня охватывает бешеный восторг от его слов: «Я даю согласие на интервью, которое Ло Денэм берет у меня для публикации в журнале ”СВО” статьи обо мне и Проекте ”Единство”». Все, чего я так сильно желала, голос Льва обещает воплотить в жизнь. И я почему-то теряюсь.
– Начнем, как будешь готова, – возвращает меня в реальность Лев легким поддразниванием.
Вспыхнув, прочищаю горло.
– Я хочу начать с самого начала.
– С какого именно? У меня их много.
Смотрю в свои записи.
– Тогда почему бы не начать с того, где и когда ты родился, как воспитывался?
– Родился в 1980 году, в Индиане. В маленьком городке Альмер.
– С тобой жестоко обращалась мать?
Я отрываюсь от записей. Лицо Льва бесстрастно, но повисшее молчание красноречиво говорит о том, что он думает о поднятой теме.
– Да, – наконец подтверждает он.
– Опиши свое детство.
Взгляд Льва устремляется в потолок.
– До восьми лет я жил с матерью в квартире над прачечной самообслуживания, потом мама сняла дом далеко за городом, без соседей. Мне приходилось проходить пару миль, чтобы сесть на автобус до школы.
– Твое самое раннее воспоминание?
– Как я стою у окна в квартире, смотрю на прохожих, жду маму. Ищу ее взглядом. Она не со мной. Не помню, где она была, но позже, вспоминая об этом, я осознал две вещи: первая – я был слишком маленьким, чтобы оставаться дома одному, и вторая – возвращения мамы я ждал не со страхом, а с предвкушением. Я очень хотел, чтобы она вернулась. Это был единственный раз на моей памяти, когда я не боялся собственной матери.
