2013
Би скучает по маме.
У нее столько вопросов, которые ей и в голову не приходило задать. То, что с ней происходит сейчас, должно было случиться спустя годы. Тогда, в ее виˆдении будущего, мама была жива и со всей мудростью матери двух детей уверяла Би: да, то, что ты сейчас ощущаешь, нормально; все, что ты сейчас ощущаешь, нормально.
Ничего, по мнению Би, не может сравниться с беременностью. Идущее вперед время измеряется признаками жизни. И сопутствующей им усталостью. Би спит и спит и тем не менее с трудом разлепляет по утрам веки. Выползает из кровати и бодрствует исключительно на одной силе воли. А потом приходит утренняя тошнота, которая на самом деле вовсе и не утренняя: она не ослабевает после рвоты, преследует ее целыми днями и доводит до слез, поскольку Би уже не помнит, каково это – хорошо себя чувствовать.
Ее обуревает неожиданная печаль, которую она не знает, как выразить. Би не успела попрощаться с самой собой. Она смотрит, обнаженная, на свое отражение в зеркале, и ей жаль, что она не обращала на свое тело внимания до того, как оно стало принадлежать кому-то еще. Би ощущает, что ребенок завладел ее телом, хотя внешне это еще не отражается. Она знает, что ребенок внутри, и этого достаточно. Ей хочется вернуться назад во времени и по-настоящему увидеть себя до зачатия. Плоский живот, мягкий изгиб груди – чтобы все было ее и только ее. Грудь постоянно ноет, и Би не может не думать о том, что ждет ее при кормлении.
Она слышала сердцебиение. Лев был рядом, держал ее за руку. Би думала, что наконец воспримет реальность происходящего, однако со смешанным чувством смотрела на экран ультразвукового аппарата, на прыгающие звуковые волны от заполняющего кабинет суматошного ритма: тот звучал странно, посланием с какой-то далекой планеты, искаженный огромным расстоянием, которое ему пришлось преодолеть, чтобы достичь ее.
Лев заходит в комнату, когда она рассматривает себя в зеркале. Увидев его отражение рядом со своим, она тотчас пытается прикрыться.
– Не надо, – говорит он.
Би застывает. Лев подходит к ней, и они вместе созерцают ее тело с зародившимся внутри него чудом. Она медленно вдыхает и выдыхает, утихомиривая свое сердце. Лев накрывает ее плечи ладонями, проводит кончиками пальцев по ключице. Би дрожит. Он наклоняется и, коснувшись губами ее шеи, шепчет:
– Ты прекрасна.
Лев разворачивает ее к себе, опускается на колени и прижимает голову к ее животу. Би пропускает между пальцев любимые ею пряди, ощущая вставший поперек горла ком вины.
– Спасибо, – шепчет Лев, – за то, что ты так дивно сотворила вместе со мной
[26].
* * *
Кейси берет на себя все заботы по беременности Би и так ловко разбирается во всем, что Би задается вопросом: не проходила ли она через это раньше, в своей прежней жизни? Она записывает Би на приемы к врачам и отвозит ее к ним. Лев находит время только на самые важные из них, но Би даже рада этому. Ей нравится, когда рядом Кейси, всегда держащая ее за руку в нужную минуту. Иногда доктора принимают их за парочку. Би не утруждает себя объяснениями.
Один раз она сталкивается в чапмэнском доме с Фостером. Он выходит из комнаты раздумий одновременно с тем, как Би подходит к ней. Оба, увидев друг друга, встают как вкопанные. Фостер спросил ее однажды, как только всем стало известно о ее беременности, не его ли это ребенок.
– Это может быть только ребенок Льва, – ответила она, и Фостер принял ее ответ.
Он первым проходит мимо.
* * *
На следующем приеме Би спрашивает доктора о странном ощущении, возникающем порой в животе. Там словно лихорадочно трепещут крошечные крылья. Ведь вряд ли это нервы, хотя она и нервничает постоянно. Посмотрев на нее со смешинкой в глазах, доктор говорит, что это ребенок. Он шевелится. Би настолько потрясена этими неожиданными первыми шевелениями – она представляла себе что-то более очевидное, вроде толчков ножками и ручками, – что просит доктора снова дать ей послушать сердцебиение. И на этот раз, в одиночестве, без Льва и Кейси, которая ждет ее в приемной, Би плачет. Она вспоминает слова мамы, сказанные ей годы назад, когда родилась Ло. Если сестры дают друг другу обещание, которое могут либо выполнить, либо нарушить, то мама, наверное, есть само обещание. И впервые с той минуты, как Би обнаружила свою беременность, ей захотелось стать этим обещанием.
* * *
Она просыпается в мокрой постели.
Тело горит от стыда. Как объяснить происшедшее Льву? Это первое унижение, принесенное ей предстоящим материнством. Би стаскивает покрывала и видит пропитанную красным простынь. Сначала ничего не понимает, а потом с ужасом осознает: это кровь. Кровь! Следом приходит и ощущение: ноющая боль внизу живота.
Би осторожно, стараясь не потревожить Льва, выскальзывает из постели и, вся в крови, идет в душ. Раздевается, избегая взгляда в зеркало. Включает на полную горячую воду. Лев находит ее там, рыдающую, свернувшуюся калачиком под бьющими струями. Заходит в душевую прямо в одежде, выключает воду и оборачивает Би полотенцем. Потом сам одевает ее. Она настолько переполнена горем, что ей ни до чего нет дела, все остальное слишком абстрактно, чтобы обращать на это внимание и уж тем более что-то делать: пусть даже просто одеться. Пусть даже просто выйти из дома. Постель в крови. Лев оставляет Кейси записку на столе и везет Би в больницу. Би смотрит на него с пассажирского сиденья. На его бледное лицо, стиснутые челюсти. Кровь продолжает идти. Би чувствует, что истекает кровью. Ей ненавистно, что она это чувствует – сбой в теле, которое до сегодняшнего дня работало как часы.
– Бог сохранит эту душу, – обещает ей Лев.
– Гель холодный, – предупреждает доктор, намазывая им ее живот для ультразвука.
Би крепко зажмуривается, желая исчезнуть.
И слышит сердцебиение. Лев держит ее руку всю дорогу домой.
Она все еще чувствует, что идет кровь. Ей показан половой покой. Запрещено поднимать тяжести. Би прижимает руку к животу и думает об ультразвуке. О маленькой идеальной фигурке своего дитя, стуке его сердечка. И о своем… изъяне.
Февраль, 2018
На заре я направляюсь в чапмэнский дом. Без предупреждения. Доезжаю до станции «Покипси», а на станции беру такси и плачу баснословно глупую сумму денег таксистке, которая увозит меня от цивилизации. Она с сомнением спрашивает, позволено ли мне быть там, куда я хочу попасть, и высаживает меня на дороге. Оставшийся путь я проделываю пешком, отчего дом кажется еще более громоздким и еще более впечатляющим. Подойдя к входной двери, медлю, думая о том, как отреагирует Лев, обнаружив меня по другую ее сторону. В голове стоит тихий гул. Может, Лев и велел мне уйти, но он не запрещал возвращаться.
