Тем временем пруссаки и французы отчаянно бились. Наполеон планировал удержать прусский левый фланг атаками корпуса Груши, а главный удар обрушить на центр позиции Блюхера, где так стойко защищали деревни. Атаки Груши помешают пруссакам укрепить центр войсками с левого фланга, но правый фланг останется неохваченным, поэтому Блюхер может ослабить его, разобрав на подкрепления для остальных позиций, где идет бой. Когда же пруссаки ослабят левый фланг, туда с запада ударит Ней или, что более вероятно, д’Эрлон.
Но пока д’Эрлон маршировал к Наполеону, на прусский оборонительный рубеж была брошена армия. Шарль Франсуа служил капитаном 30-го линейного полка, получившего приказ биться за Линьи. «Две сотни ярдов живой изгороди укрыли тысячи прусских снайперов, – писал он. – Полк еще на марше построился в боевой порядок». Франсуа хотел этим сказать, что его батальон из колонн перестроился в линию и сделал это не останавливаясь, что говорит о превосходной выучке. Термины «колонна» и «линия» часто звучат в истории о Ватерлоо, поэтому заслуживают некоторого пояснения. Основное боевое применение пехота, понятно, находила в линии. Батальон выстраивался прямой линией, в случае французской и прусской армии – в три шеренги, лицом к врагу. Британцы предпочитали линию в две шеренги.
Линия позволяла очень эффективно использовать огневую мощь батальона, но была очень хрупким построением. Попытка двигаться линией где угодно, кроме парадного плаца, приводила к беспорядку. Люди толкались, запинались, сбивались с шага, и очень скоро строй разваливался. И что еще хуже, линия была очень уязвима для кавалерийской атаки, особенно если вражеская конница могла налететь как с одной стороны, так и с другой.
Так что предпочтительным способом наступать по открытой местности считалась колонна. Этот термин немного сбивает с толку. Представляется этакий узкий и длинный строй, который врезается во вражескую армию, словно удар копья. На самом деле колонна была короткой и куцей. Французский батальон примерно из 500 человек, построенный в колонну, как тот, в составе которого капитан Франсуа подходил к Линьи, мог насчитывать в ширину одну или две роты. Если 30-й линейный полк подходил к Линьи колонной шириной всего в одну роту, то прусские защитники рубежа увидели всего 30 человек со стороны французов и 17 шеренг позади них. То есть ширина этой колонны оказалась почти вдвое больше длины. Построение в две роты (вероятно, именно так батальон Франсуа шел в атаку) составляло ширину в 60 человек и длину всего в 9 шеренг.
Колонна имела три преимущества перед линией. Она гораздо легче маневрировала на сложном рельефе, гораздо меньше боялась конницы, потому что не оставляла слабых мест, а также плотное построение помогало держать боевой дух. После революции Франция спешила собрать большую армию, и французы, у которых в то время возникли трудности, заметили, что колонна полезна вдвойне. В ней полуобученным людям было легко идти в бой, и враг иногда приходил в смятение всего лишь от вида большого числа атакующих. 30-й полк капитана Франсуа был не одинок, его батальон шел на пруссаков вместе с несколькими другими. За пару дней французы перебросили в колоннах целый армейский корпус. Линия, особенно британская линия из двух шеренг, выглядела очень хрупкой по сравнению с мощной колонной.
Но несмотря на психологические преимущества, колонна имела два недостатка. Она была катастрофически уязвима для пушечного огня, а также только крайние два ряда с каждой стороны могли использовать мушкеты. Если колонна насчитывала 17 шеренг по 30 человек, итого 510 человек, то лишь 60 человек из первых двух шеренг и по два крайних человека из каждой последующей шеренги могли стрелять по врагу. То есть менее четверти из 510 человек могли применить мушкет. Если они приближались к линии, то противник подавлял их огнем, потому что в линейном строю стрелять мог каждый.
К 1815 году французы уяснили эти недостатки вполне. В Испании французские колонны раз за разом разбивались британскими, португальскими и испанскими линиями. При Бусаку, где Ней получил взбучку от Веллингтона, как раз британские линии расстреляли на горе французские колонны. Решение проблемы состояло в том, чтобы использовать преимущества колонны во время марша по пересеченной местности, а затем, по приближении к противнику, перестроиться в линию. Это и сделал батальон Шарля Франсуа, когда подошел к заграждению, окружавшему Линьи. Однако неприятности у капитана Франсуа только начинались.
Прозвучал сигнал к атаке, и наши солдаты пошли сквозь живые изгороди. Мы двинулись по затопленной дороге, заваленной поваленными деревьями, повозками, боронами и плугами, однако прошли всё это с большим трудом и под огнем пруссаков, засевших в кустах. Наконец мы преодолели все преграды и, ведя стрельбу, вступили в деревню. Когда мы достигли церкви, наше продвижение было остановлено ручьем, а враги, засевшие в домах, за стенами и на крышах, нанесли нам значительные потери мушкетным огнем, картечью и ядрами с фронта и с флангов.
Франсуа рассказывал, что три батальонных командира, пять капитанов, два адъютанта и девять лейтенантов были убиты в жестокой схватке. Два атакующих батальона потеряли около 700 человек убитыми и ранеными, и неудивительно, что прусская контратака выбила французов из деревни. Франц Либер, семнадцатилетний доброволец из Берлина, участвовал в этой контратаке:
Наш боевой задор перешел всякие границы. Мое подразделение, словно в безумии, без стрельбы, бежало на противника, который отступал. За мной упал мой товарищ, я припустил вперед… Деревню пересекали густые живые изгороди, из-за которых в нас стреляли гренадеры, однако мы выбили их оттуда, одного за другим. Я позабыл, что нужно стрелять, и вообще позабыл совершенно, что я должен делать. Стянул с медвежьей шапки одного из гренадеров его красный плюмаж и размахивал им над головой.
Франц Либер добрался до центра деревни, обошел вокруг дома и всего в дюжине шагов увидел французского пехотинца.
Он целился в меня. Я направил ружье на него. «Целься хорошо, мой мальчик», – сказал сержант-майор, увидав эту сцену. Пуля противника задела мои волосы справа. Я выстрелил, и он упал. Оказалось, я прострелил ему лицо, он умирал. Это был мой первый выстрел за весь бой.
Сражение было отчаянным, в деревнях оно переходило в рукопашный бой. Французский офицер вспоминал, что на главной улице трупы были «навалены в два-три слоя. Кровь из них лилась потоками… разбитые тела и кости образовали месиво». Облачное небо заволокло клубами порохового дыма, извергаемого мощной пушкой, наполнявшей воздух рукотворным громом. Численное превосходство прусской армии позволяло удерживать французов, но французские войска выигрывали в качестве, поэтому они постепенно разрушали прусскую оборону. После одной из французских контратак прусский артиллерист, капитан фон Ройтер, увидел, что приближается линия вольтижеров, принял их за свою пехоту и приказал своей команде продолжать вести огонь по дальнему вражескому орудию. Однако вдруг батальонный хирург заметил, что это вольтижеры французские. Фон Ройтер вспоминал, что сразу проревел приказ: «Картечью по вольтижерам!»
В тот же миг они дали по нам залп… Этим залпом и разрывами пары снарядов убило или ранило всех лошадей, кроме одной, с левой от меня пушки… В следующий миг я заметил, что мой левый фланг обходят сзади, от ручья Линьи, французский штаб-офицер и около пятидесяти всадников. Когда они напали на нас, офицер закричал по-немецки: «Пушкари, сдавайтесь! Мы берем вас всех в плен!» С этими словами он яростно рубанул моего наводящего, но тот увернулся, прыгнув через мертвую лошадь. Удар был такой силы, что сабля вонзилась в седло и крепко застряла там. Пушкарь Зиберг подхватил ганшпуг
[8] от 12-фунтовки и со словами: «Я ему покажу, как берут в плен!» нанес по медвежьей шапке офицера такой удар, что тот с разбитым черепом повалился со своей серой лошади.
