— Возможно, и были.
— В некоторых местах не хватает машин.
— Это верно.
— Особенно сейчас, когда собирают урожай.
Старик снова кивнул головой, подогревая свою стопку в широкой загорелой ладони.
— Во Флориде он сразу нашел бы клиентов. Там сейчас цветут гладиолусы.
И это ничего не дало. Нужно было идти более прямым путем.
— Они вам писали?
— С тех пор как уехали, нет.
— Как же это дочка не пишет отцу?
— Когда я уехал от родителей, я три года ничего не писал им. Прежде всего потому, что пришлось бы покупать марки. Да и писать было не о чем. За все время я послал им только два письма.
— И сын вам тоже не пишет?
— Который?
Эдди не знал, сколько их у него. Двое, трое?
— Тот, что работает в «Дженерал электрик». Тони рассказывал о нем матери. Кажется, это человек с большим будущим.
— Возможно.
— Выходит, что вашим детям не нравится жить в деревне?
— Этим двоим не нравится.
Стараясь сдержать раздражение, Эдди поднялся со стула, подошел к окну и стал смотреть на дождь, который лил как из ведра: по лужам шли большие круги.
— Ну что ж, пора в путь.
— Вы будете в Нью-Йорке еще сегодня вечером?
Эдди ответил «да», хотя сам еще этого не знал.
— Я хотел бы написать Тони и сообщить ему разные новости, — сказал он.
— Он не оставил адреса. Видимо, не хочет, чтобы его беспокоили.
В голосе старика по-прежнему не чувствовалось и тени насмешки. Он привык мыслить и разговаривать очень просто. По крайней мере, Эдди хотелось так думать.
— Представьте, вдруг что-нибудь случится с нашей матерью… — Он чувствовал себя отвратительно. Никогда еще ему не приходилось играть такую мерзкую роль. — Она уже в преклонном возрасте и последнее время неважно себя чувствует.
— Хуже смерти ничего случиться не может. А ведь Тони все равно ее не воскресить, правда?
Конечно, это была правда. Сущая правда. Но ему приходилось изощряться, чтобы выпытать у старика то, чего тот либо не знал, либо не хотел открывать.
Эдди вздрогнул, увидев во дворе человека с накинутым на голову мешком, который заменял ему зонтик. Человек разглядывал номерной знак на его машине, а потом заглянул внутрь, чтобы прочесть имя на карточке прав водителя, прикрепленной к рулю. Молодой человек в красноватых резиновых сапогах походил на Малакса, но казался некрасивее из-за неправильных черт лица.
Он постучал сапогами о стенку, толкнул дверь, оглядел Эдди, отца, потом бросил взгляд на бутылку и стаканы.
— Это кто? — спросил он, не здороваясь.
— Брат Тони, — ответил старик.
— Вы наняли эту колымагу в Гаррисберге? — обратился молодой Малакс к Эдди.
Это был не вопрос, почти обвинение. Больше он ничего не сказал и, не обращая внимания на гостя, прошел в кухню, чтобы налить себе стакан воды.
— Надеюсь, они счастливы, — сказал Эдди, чтобы как-то закончить разговор.
— В этом я уверен, — ответил старик.
Сын вернулся в комнату со стаканом воды и не спускал глаз с Эдди, который неохотно направился к двери. Старый Малакс поднялся и смотрел ему вслед, но провожать не пошел.
— Спасибо за угощение!
— Не за что.
— И все же спасибо. Я мог бы оставить вам свой адрес на тот случай, если…
Это была последняя попытка.
— А на что он мне! Ведь я никогда не пишу и даже не уверен, что еще помню буквы.
Сгорбившись, Эдди прошел к машине, увидев, что забыл поднять стекло и что все сиденье залито водой. Это привело его в бешенство. Вдобавок он услышал, как в доме громко смеялись.
Когда он подъехал к таверне Хиггинса, незнакомец, который по-прежнему раскачивался в кресле, увидев его, насмешливо прищурил глаз. Раздосадованный, Эдди даже не вышел из машины, дал газ и повернул обратно.
Теперь он уже не сбился с дороги. Гроза кончилась. Не было ни грома, ни молнии, но сеял мелкий, частый дождь. Такой будет лить не меньше двух дней.
Хозяин гаража в Гаррисберге что-то проворчал: машина была забрызгана грязью от верха до колес. Эдди зашел в гостиницу, взял чемодан и велел шоферу такси ехать на аэродром, даже не зная, когда будет самолет.
Ждать пришлось полтора часа. Летное поле размыло дождем. Посадочные дорожки, пересекавшие аэродром, поблескивали цементом. В зале ожидания пахло сыростью и уборной. В глубине зала Эдди заметил две телефонные кабины и подошел к кассе, чтобы разменять деньги.
Вчера он домой не позвонил. Да и теперь вошел в кабину скрепя сердце — только потому, что обещал Эллис позвонить. Даже заказав номер, он еще не знал, что́ будет говорить. Хотелось только одного — как можно скорее вернуться домой, выбросить из головы Фила и все организации на свете.
Никто не имеет права так вторгаться в его жизнь. Он построил ее сам, своими руками, как старый Малакс свою ферму.
Он не несет никакой ответственности за поступки и поведение брата. Ведь не он сидел за рулем машины, откуда прогремели выстрелы, оборвавшие жизнь торговца сигарами с Фултон-авеню.
Все это, когда сидишь здесь, кажется какой-то фантастикой. Неужели тот человек в Уайт-Клауде следил за ним? Если так, то он должен последовать за ним и дальше. Из окна кабины ему виден был весь зал ожидания. Там сидели только две пожилые женщины и моряк с дорожной сумкой, которую он поставил рядом на скамью.
Все вокруг было серым, грязным, унылым, тогда как его дом в Санта-Кларе, залитый солнцем, сверкал безупречной белизной.
Что же понадобилось тому типу в Уайт-Клауде?
Пока телефонистки переговаривались, Эдди нашел простое объяснение. Ведь Сид Кубик не ребенок. Он может дать фору любому детективу. В доме Хиггинса, рядом с дверью в лавку, расположено окошко с надписью «ПОЧТА». Туда попадает корреспонденция для всего поселка. Если бы пришло что-нибудь для Малакса, этот тип легко мог увидеть обратный адрес, когда письма вынимают из мешка.
— Это ты, Эллис?
— Ты где?
— В Пенсильвании.
— Скоро вернешься?
— Не знаю. Как дети?
— Все в порядке.
— Новостей никаких?
— Нет. Только звонил шериф, но он сказал, что дело не особенно важное. Ты еще долго там пробудешь?
— Я уже на аэродроме. Сегодня же прилечу в Нью-Йорк.
— С матерью повидаешься?
— Не знаю. Впрочем, конечно да.
Он повидается с ней. Это необходимо. Может быть, она знает что-нибудь сверх того, что сказала Кубику.
