Медленно герцог повернул голову в мою сторону. Не видела его лица, но почти уверена, что маска безразличия сменилась удивлением, когда он меня заметил, хотя голос прозвучал холодно и невозмутимо.
– Эстер, не ожидал вас здесь увидеть.
– Что вы сделали с Милли? – спросила, приближаясь к ним.
– Ничего такого, о чем мог бы пожалеть, – проговорил мужчина, усмехаясь.
Нет, ты будешь об этом жалеть в последний день своей жизни, который покажется нескончаемым мучением. Уж об этом я позабочусь!
– Просто, – неспешно продолжил Грир, – рассказал прислуге, что можно делать в моем доме, а что нельзя. Она оказалась строптивой, не хотела слушать. Выкинула хлыст в окно, попыталась убежать… Пришлось догонять. А как вы здесь оказались? Почему вы сбежали, непослушный зверек?
– Я не хочу, чтобы из-за моего безрассудства кто-то пострадал, – опустилась перед Дарой на колени, заглянула в лицо. Увидела глубокий шрам на щеке – след хлыста, из носа текла кровь. Но она жива и, кажется, почти здорова. Бывало и хуже. Однако глаза девушки зло стреляли то на меня, то на герцога, губы плотно сжались. – Милли, вы в порядке?
Наемница засопела, но ничего не ответила.
– Я запретил ей говорить с вами.
– Она просто совершила глупость, герцог. И вообще это я уговорила ее впустить меня в ваш дом. И… все же вышло неплохо, да?
– Сегодня – вы, завтра – тот, кто захочет меня убить.
О, наивный герцог, это одно и то же!
– Если хотите кого-то наказать, пусть это буду я.
– Не беспокойтесь, мисс Саттон, о вас я ни за что не забуду, – он положил тяжелую ладонь мне на голову и провел по волосам. – Не ревнуйте.
По телу пробежала нервная дрожь.
– Отпустите ее немедленно, Грир! – вскочила, едва удержалась от того, чтобы заехать ему по лицу.
– Я жду лишь извинений, и она может идти на все четыре стороны.
Дара посмотрела на меня тяжелым взглядом, словно ждала распоряжений.
– Попросите прощения, Милли, – обреченно сказала я, чувствуя невероятную усталость от событий сегодняшней ночи. – А я прошу прощения у вас за то, что втянула во все это.
Прости, Дара, прости меня! Надеюсь, ты понимаешь, что я тебе за все благодарна, и видишь, как мне тебя жаль.
Наемница тяжело вздохнула и перевела взгляд на Ланса.
– Я сделала ошибку, хозяин Грир, – произнесла она еле слышно. – Прошу меня извинить. Впредь я ни за что не позволю себе впускать посторонних людей в ваш дом, – покосилась на меня. – Мисс Саттон – особенно.
– О, нет, мисс Саттон теперь остается здесь, – сказал герцог.
– Что? – мы задали этот вопрос одновременно с Дарой.
– Я же говорил, что если вы вернетесь, уже не захочу вас отпустить, Эстер, – он подарил мне долгий тяжелый взгляд.
16. Одной крови
Дара отправилась зализывать раны. Как жаль, что я не могу сейчас помочь ей, смыть кровь с ее красивого лица, нежно обнять и сказать вслух слова сожаления. Пришлось оставить подругу на попечение незнакомых девиц и охающей кухарки. Сквозь зубы наемница сказала служанкам, что на нее во дворе напал рослый незнакомец в желтой шутовской одежде, но Грир вовремя оказался рядом. Судя по всему, поверили. Удивительно, что они не видят истинной сути этого зверя. Хотя и сама совсем недавно считала его просто равнодушным снобом. Как я могла так ошибаться?
Мы с герцогом сидели в столовой – такой просторной и пустой, идеально вылизанной и безупречно тоскливой, слишком большой для двоих. Звонким эхом от высокого потолка отразился звук брошенной на стол шпаги. Суетливая горничная – та, что меня перекрестила, принесла по приказанию Грира скотч и тяжелые толстостенные стаканы. Хозяин кивнул, и девушка почти бегом вышла из залы.
Он разлил напиток и молча смотрел на меня, пока не выпила вместе с ним. Потом еще раз, и еще. Только после нескольких бокалов заговорил.
– Вы еще интересней, чем мне думалось.
Криво улыбнулась. Безумная усталость и бушующая злость – это то, из чего я сейчас состояла. Даже виски не помог успокоить натянутые нервы. Зато Грир, кажется, немного расслабился. Всегда такой безучастный и прямой, он развалился на стуле, закинув ногу на ногу, и взгляд его стал чуть мягче, чем обычно.
– Я велю приготовить вам постель в гостевой комнате, – сказал он.
– А если не захочу остаться? – это просто интерес, уходить я не думала. Хорошо, когда жертва под боком. Только я уже не могла точно сказать, кто из нас жертва.
– У вас нет выбора, Эстер. Пока я желаю видеть вас рядом, вам придется быть рядом.
– Но давайте представим, что я сбежала.
– Я найду вас, и вы очень сильно пожалеете, – сказал он спокойным голосом, как будто вещал о чем-то скучном вроде цен на акции.
Если захочу, меня невозможно будет выследить, наивный герцог.
– Вы так поступаете со всеми женщинами?
– Только с лучшими, – Грир подался вперед, заглядывая мне в глаза. – А вы и вовсе особенная. Что же в вас не так, Эстер Саттон?
Пожала плечами, не отводя взора. Ты хочешь разгадать меня, Ланс? Что ж, попробуй.
– Не понимаю, о чем вы, герцог.
– Если бы не знал наверняка, то сказал бы, что вы тоже оборотень.
В какой-то степени он прав. Только я меняю человеческие лица и исключительно по своей воле.
– И почему же, можно узнать?
– Мы одной крови, – медленно проговорил он. – Потому моя суть вас не испугала.
Нет, Грир, мы абсолютно разные. Ты зверь, а я охотник. Ты горячий внутри и холодный снаружи, а я – наоборот. Но так странно, что тебя привлекла та часть меня, которую усердно пытаюсь спрятать, – часть, рожденная в боли, выплавленная и выкованная страхом.
– Почему для вас именно это так важно? – спросила тихо.
– Зверю нужен зверь, Эстер, – ответил он низким голосом, в его груди словно назревал волчий рык.
– Но если мы равны, отчего же вы насильно хотите меня удержать?
– Мне этого хочется.
Нет-нет… Ты просто боишься, что я тоже тебя брошу, не смогу принять. Меня практически осенило. Мысль эта внезапной вспышкой возникла в голове, и пришло четкое осознание: именно так все и обстоит.
Герцог, с виду такой безразличный, опасается, что я уйду, как уходят другие. Изменить себя он не может: никогда не искоренит отпугивающей людей жестокости, граничащей с безумием, дикой безжалостности – это его природа. Волк, как бы ни хотел, ни за что не превратится в ягненка. Вот и остается только заставлять, принуждать, давить. И все это – из-за страха потерять то, что приглянулось. А приглянулась ему на этот раз я, к моему счастью и несчастью.
