– Ты знаешь, что готовится война? – спросила, вручая мужчине чашку с ароматным напитком.
– Война уже идет, – отозвался он, сделав глоток.
– Я не о ваших местечковых драках с Ланк-Рудом. На Тилату нападет Алабия, Айзек грезит о том, что захватит весь континент.
Тоскливый взгляд глубоких синих с зеленоватыми прожилками глаз дал понять, что Саттон если и не знал об этом, то догадывался.
Мне было жаль Эмиля, вынужденного в эти тяжелые времена управлять городом, в котором уже поселились нищета и голод. У людей имелись деньги, но заканчивались товары, на которые их можно потратить. В стране не было своих полезных ископаемых, она жила за счет производства и торговли, однако сырье перестали поставлять, а рынок зачах.
Сначала правительство Алабии расторгло контракт, представив вышибающий слезу жалостный отчет, в котором говорилось, что залежи полезных ископаемых почти иссякли, и все скудные остатки теперь пойдут на собственные нужды. Выход для Тилаты был: новые соглашения с заморскими соседями, но неожиданно объявились… пираты, топившие каждое судно, идущее в страну или из нее. Целая флотилия неуловимых флибустьеров, которые, казалось, даже не старались поживиться, их целью было уничтожение. Редкие суда теперь проходили по морю лишь в сопровождении нескольких военных кораблей, это тоже увеличивало затраты, но все равно не гарантировало, что груз придет, а экипаж и пассажиры выживут. Не удивлюсь, если и к этому приложил руку Айзек. Великолепно представляла, как Мирт или кто-то вроде него с гадкой ухмылкой сидел за одним столом со смуглыми одноглазыми бородачами, вываливал перед ними из кожаного мешочка сверкающую кучу золота и делал предложение, от которого нельзя отказаться.
В подобной же ситуации оказались другие страны, включая Ланк-Руд, с которым беда Тилату не объединила. Сейчас шли ожесточенные бои за остров Нол – ничейную, в общем-то, территорию, где обнаружились небогатые залежи железной руды, угля и чего-то еще.
– Я слышал разговоры в правительстве о том, что, быть может, все наши и соседей беды – это происки Алабии. Да, ходят такие слухи. Однако разведка не смогла обнаружить ничего подозрительного: все ровно как в документах, ни одного лишнего фунта железа, – ответил Эмиль.
– В Тилате у меня был… друг, которому, кажется, известно о готовящихся событиях больше, чем другим. Его смерти, кстати, хочет король.
Лишь сейчас, спустя долгие недели разлуки, произнеся эту фразу, поняла, что герцогу угрожает серьезная опасность. Если его уже не уничтожили подручные короля, а в склепе на кладбище святого Персиваля не появилась табличка «Ланс Грир». Эта мысль была для меня как ведро холодной воды, вылитое на голову. Грир умен, силен, но не неуязвим. Однажды на него уже надели наручники. Конечно, после ареста и признания Касии он наверняка стал осторожней, но помогло ли это?
– И что же известно твоему другу? – Эмиль не заметил, как я переменилась в лице, он смотрел в окно на падающие снежинки.
– Не знаю, – старалась, чтобы голос звучал спокойно.
– Он не говорил?
– Не успела спросить.
Саттон отставил пустую чашку на стол, усмехнулся, но ничего не сказал. А я, досчитав до десяти, взяла себя в руки и продолжила:
– Ты же общаешься с президентом, так? Почему не продвинешь идею о том, что нужно всем соседним странам заключить союз, объединиться против Алабии, чтобы выстоять, когда она нападет? У вас по отдельности мало ресурсов и оружия, но вместе…
– Иногда я удивляюсь: ты очень умная, но такая наивная, – произнес любовник. Когда он говорил таким тоном, казалось, что в этом молодом и сильном теле живет глубокий мудрый старец. – Если война случится, то каждый будет сам за себя. Более того, пока бьют одних, другие будут радоваться. Такое было тысячи раз. Знаешь, какая самая страшная книга на свете? Учебник истории. К тому же, что, по-твоему, должно объединить все страны? Догадки? Нет ни одного доказательства о готовящемся вторжении.
– Пф-ф! – фыркнула я. – В чем проблема? Если бы ваши шпионы поймали и допросили с зельем правды кого-то из приближенных короля…
– …это был бы грандиозный политический скандал, – живо перебил Эмиль.
– А война, что, лучше?
– Ты еще предложи Айзека убить!
– А почему бы и нет? – ответила абсолютно серьезно. – Ликвидируем короля – устраним основной источник угрозы.
Саттон засмеялся и притянул меня к себе, он принял слова об уничтожении кровожадного монарха за шутку. Слишком долго я общалась с Миртом, Гриром, Касией и другими ненормальным, потому забыла, что в мире обычных людей, параллельном вселенной жестокости, иные законы и отличная от нашей мораль.
43. Берег воспоминаний
Когда Саттон уходил на службу, где пытался распределить скудный городской бюджет на все нужды Лазура, я шла к морю. Вдыхала прохладный воздух, всматривалась в спокойную даль, наблюдала за рыбаками. Пару раз среди всех прочих видела худого старика, с которым познакомилась в первый день пребывания здесь. Сегодня он решил подойти ко мне.
– Что, – сказал без приветствия, будто наш разговор прервался несколько минут назад, – не дождалась еще своего парусника?
– Разве не очевидно?
– И не дождешься, я думаю. Ведь теперь корабли ходят только в сопровождения военных, а нынче, мне только что сказали, у Нола ланрудцы два наших фрегата взорвали, – он покачал головой и тяжело вздохнул, будто сам только что узнал эту новость от меня.
– Печально, – только и смогла ответить. – Есть погибшие?
– Наверняка, – обреченно ответил рыбак. – Ты ж не местная, да? Уезжай отсюда по суше. В Алабии-то, говорят, еще не так плохо, как тут. Это у нас здесь корни, никуда не денешься.
– Мне нечего делать в Алабии.
– Занятие-то всегда найдется, коль руки на месте, – мужчина, видимо, решил, что я боюсь не найти там работу. – Да ты и из благородных, как будто. Тебе и замуж можно просто выйти и жить себе. За герцога какого-нибудь.
Он что, издевается? Конечно же, нет, просто сочувствует и по-стариковски учит жизни.
– Спасибо за совет, но, пожалуй, мне без герцогов лучше.
– А замуж-то все равно надо бы, – решил продолжить нравоучения рыбак. – Каждому семья нужна.
– Мне – нет.
И зачем он вообще завел этот разговор?
– А чего это?
Я хмуро посмотрела на деда, понимая, что объяснять что-то или спорить с ним бессмысленно.
– Так исторически сложилось, – ответила, не слишком хорошо скрывая раздражение, и, сославшись на срочное дело, пошла от него подальше. Топала размашистым шагом вдоль берега, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Это немного отрезвляло.
Вопросы и разговоры о семье даже спустя почти два десятилетия после смерти родителей были для меня болезненными. Рана казалась зажившей, пока не заденешь.
