Гиви сидел погрузившись в свои мысли. Огромный город, куча людей, толпы буквально, и каждый чем-то занят. Каждый при деле, каждый на своем месте, каждый знает, кто он такой. И только он, Гиви, не знает, кто он такой. Пустое место, окруженное воздухом, вот кто он такой.
– Яни, блин! Вставай, мы уходим.
Гиви поднялся, вежливо осклабившись, пожал протянутую через стол железную ладонь Али.
– Плохо выглядишь, кацо, – сочувственно произнес Али, – с лица спал.
Гиви издал неопределенный горловой звук.
– Пошли-пошли… – Шендерович схватил его за руку и поволок между столиками. – Скажи дяде «до свидания».
Алка, бесстыже вильнув задом, уже поднималась по ступенькам. Вслед ей неслось одобрительное цоканье языков и постукивание чайных ложечек.
– Штирлиц! – упрекал Шендерович на ходу. – Мастер скрытия! Чуть легенду не провалил! Ты ж имя свое, сука, все время забываешь. Ладно, сегодня грузимся, и все! Аллес! Отваливаем, пока целы.
Гиви отшатнулся от бьющего в лицо солнечного света. Далеко-далеко над бухтой Золотой Рог плыл ослепительный зной, разбивая воду на тысячи серебряных зеркал.
Он остановился так резко, что Шендерович, по-прежнему волочивший его за руку, петляя меж прохожими, потерял равновесие.
– Миша, – тихо, но яростно произнес Гиви, – Шендерович! Ты маму любишь?
– Ну? – мрачно спросил Шендерович.
– Мамой заклинаю, скажи правду. Почему тайна такая? Почему спешка? Почему ты оглянулся только что? Ты ведь проверял, не следят ли за нами, Миша! Проверял же, а? Что мы покупаем? Что везем? Тут что-то нечисто, Миша.
– Ну нечисто, – хмуро пробормотал Шендерович, отводя глаза и разминая сигарету. – Обманул я тебя, брат Гиви.
– Так я и знал. – Гиви почувствовал, как у него подкашиваются ноги.
– В опасное дело я тебя втравил, друг.
– Значит, наркотики, – уныло произнес Гиви. – Что ж ты, мерзавец…
– Наркотики? – удивился Шендерович. – Да за кого ты меня принимаешь? Сказано же – шарики! Хочешь, контейнер вскрою! При тебе вскрою! Сам посмотришь!
Что такого сугубо опасного может произойти с шариками, для Гиви оставалось неясным.
– Это что, сырье для взрывчатки, да? – выдавил он пересохшим горлом.
– Ну и фантазия же у тебя, брат Гиви. – Шендерович вновь нервно оглянулся, подхватил Гиви под локоть и торопливо увлек его в ближайший проулок. – Какое сырье? Пластик – он и есть пластик. Накачиваешь гелием, выходишь на Приморский бульвар, стоишь, внизу порт раскинулся, все на солнце сверкает – сердечки, слоники… людям нравится.
– Тогда почему?
Шендерович вновь оглянулся. Поблизости никого не было, за исключением Алки, которая стояла, прислонившись к выбеленной солнцем стене, и нетерпеливо притоптывала босоножкой.
– Лысюк! – шепотом произнес Шендерович, приникая к самому уху Гиви.
– Чего? – Гиви от неожиданности отшатнулся. – Какой лысюк?
– Да тише ты! – нервно воскликнул Шендерович.
– Эт-то что еще такое?
– Не «что», а «кто»! – Шендерович покрутил головой. – Это, брат, такой… такое… такого в вашем Питере и не водится! Уж такой он, этот Лысюк, жук, другого такого нет. И в чем самый ужас – он все время у меня на хвосте висит. Ох, боюсь, опять пронюхает… у него ж нюх как у стервятника. Он же надо мной как гриф лысый кружит. – Он вздохнул, отбросил сигарету. – В условиях повышенной секретности работаем. А то, ты ж понимаешь, выйдет Лысюк по моим следам горячим на контору, товар перебьет, поставщиков перекупит, клиентуру переманит. А то и распугает.
– Погоди, – поморщился Гиви, – что, кроме этого Али уже в Турции никто и шариками не торгует?
– Да до фига! – отмахнулся Шендерович. – Не в том же дело! Ему ж, Лысюку, не просто шарики нужны. На мое горло наступить ему надо, ясно? Повязаны мы с ним мистической нитью судьбы. Закон сохранения счастья в замкнутой системе. Ему плохо – мне хорошо. Мне плохо – ему хорошо. И ему лично второй вариант ближе. Вот такой, брат Гиви, расклад. Потому я и товар лично принять хочу – от Лысюка любой пакости ждать можно. Некондицию подсунет, а то и лично рукой своей поганой шарики продырявит…
– А-а, – расслабился Гиви.
Мистическая связь Шендеровича с невидимым Лысюком его не слишком беспокоила. Но на всякий случай он спросил:
– А он что, тоже в Турции?
– Кто знает, брат Гиви, – неопределенно отозвался Шендерович, – кто знает… – Он отмахнулся широким движением мощной длани. – Ладно, пошли! Вон Алка уже землю роет. Не любит она на одном месте застаиваться. Сядем на холодке, порубаем… белки`, там, углеводы… барабульку жареную, кебаб… Ты чего хочешь? Погуляем, в хаммам сходим, на Галату. Там такой ресторанчик, на Галате, пальчики оближешь. Девушки танец живота пляшут. Видал когда-нибудь танец живота?
– Не видал, – слабо отозвался Гиви.
Прекрасные смуглые девушки вырисовались в туманной дымке, руки колеблются, точно гибкие ветви, нежные лица прикрыты газовой вуалью, в нежных пупках сверкают драгоценные камни.
Он сглотнул и открыл глаза.
Раскаленный воздух вился над улочкой, две кольчатые горлицы лениво дрались из-за оброненных кем-то орешков…
Алка озабоченно поглядела на часы.
– Ты чего это? – насторожился Шендерович.
– Да так, – неопределенно произнесла Алка, – забилась я тут с одним. На шесть.
– Погоди-погоди, – волновался Шендерович, – как – забилась? А переводить кто будет?
– Что переводить-то? – лениво поинтересовалась Алка.
– Ну, – неопределенно отозвался Шендерович, – мало ли… Тебя зачем взяли?
– Потому что на меня лишние полтораста кило полагается, – сухо сказала Алка, – плюс бабок полторы штуки. Плюс деловые контакты. Так я чем занимаюсь, по-твоему? Связями с общественностью и занимаюсь. Иду на сближение.
– Знаю я твое сближение, – отмахнулся Шендерович.
– Да ладно, – миролюбиво произнесла Алка, – во-первых, нужный человек, полезный. А во-вторых, на танце живота сэкономишь. Чего я в этом найт-клубе не видела – сплошь челноки вроде вас да туристы голозадые! А он такие места знает…
– На понт берет, – мрачно сказал Шендерович.
– А мне без разницы. Ну ладно, мальчики, пока-пока. Мне еще привести себя в порядок, там, переодеться, причесаться…
Она развернулась и неторопливо двинулась по переулку. Лоточники оборачивались ей вслед.
– Постой! – сориентировался Шендерович. – Где ж тебя искать, если что?
– А ты меня не ищи, – дружелюбно посоветовала Алка, обернувшись, но не снижая темпа, – я на теплоход, слава богу, дорогу знаю. Доберусь.
– Когда? Через неделю?
