— Вот еще! Пф! — отвечаю на его выпад. — Ит-а-ак… — протягиваю вопросительно, глядя на него со злым интересом.
— Ита-а-к, — передразнивает он.
— Я тебя смешу, да? Забавно тебе?
— Нин, ты меня не смешишь, я просто очень рад тебя видеть. Честно. Держаться от тебя вдали было сложно.
Его признание обескураживает. Я как тот шарик, проткнутый иголкой, сдуваюсь и отекаю на стуле, вздыхая тягостно.
— Так что же держался? Пришел бы, поговорили бы как нормальные люди. Что ты тут устроил, являясь с помпой, как кролик из шляпы фокусника? Позвонил бы…
— Я не мог…
— Руки отсохли? Голос отказал? Тебя парализовало? Или новый приступ отказа памяти? Ты, что ли, забываешь каждые прожитые два дня? Ух и увлекательная у тебя жизнь. Кино можно снимать. Билли Маллиган с его двадцатью четырьмя личностями нервно курит в сторонке!
— Я говорил, что не хотел подвергать тебя опасности. Ты вот думаешь, я просто так в сугробе валялся? Как в фильме, когда компания в баню ходила каждое тридцать первое декабря?
Вдруг становится стыдно. Ведь я думаю только о себе. Как мне было плохо, как я страдала, мучилась. О переживаниях Мирона не заботилась вовсе.
— Что случилось? — спрашиваю серьезно, сменив тон.
— Я думаю, что на меня было совершено покушение. Тридцать первого декабря я пошел в больницу, чтобы поздравить лежащих там сотрудников с Новым годом. У нас на производстве произошел несчастный случай. Не хочу вдаваться в подробности и нервировать беременную женщину, но несколько сотрудников оказалось на больничной койке. Меня обрядили в костюм Санты и отправили подбодрить их. Все-таки семейный праздник, а они в ожоговом отделении.
Я сглотнула. Слушать подробности действительно не хотелось.
— Поэтому ты так боялся при виде больницы? — решаю уточнить.
— Думаю, да. Память пропала, но я запомнил то ощущение. Так вот, — собирается с мыслями и продолжает: — Я навестил их, а потом меня оглушили со спины, заволокли в грузовой лифт и протащили до заднего выхода. Погрузили в машину и куда-то повезли. Пришел я в себя не сразу. Потом каким-то чудом выбрался наружу и вывалился на трассу… Дальше ты знаешь. Ты спасла меня, Нина, они бы вернулись и закончили дело, но ты опередила их.
— Ты точно уверен, что тебя хотели убить, а не похитить? — спрашиваю и ощущаю, как волосы на затылке шевелятся от этой истории с криминальным душком.
— Да. Я слышал их разговоры. Поэтому знаю, что меня хотели убить.
— Но кто? Ты в курсе?
Вздыхает и говорит отчетливо, убивая меня во второй раз.
— Мой тесть. И моя жена.
Глава 17. Предложение
Женат?! Он женат? Слышу только это и мгновенно понимаю, что это правда. Иного быть не могло. Не стоило даже мечтать и глупо надеяться, что такой мужчина, как мой найденыш, окажется свободным. Подобных ему экземпляров на ярмарке женихов расхватывают мгновенно, не давая ни шанса на отступление. Сразу же представляю его красивую, гламурную, яркую жену, которая…
— Твоя жена хотела тебя убить?! Зачем? Чем ты ей помешал?
Мирон глухо ухмыляется, уголок губ дергается, и вроде как весело ему, по крайней мере, он демонстрирует именно эту эмоцию, но по глазам вижу, что испытывает он далеко не веселье.
— Нин, всё просто. Я хотел развода. Наша семейная жизнь не задалась. Это был договорной брак совершенно разных по духу людей. Наши родители хотели соединить капиталы. Ничего не вышло, мы не нашли общего языка, как ни старались. Но для слияния семейных предприятий это был правильный шаг.
— И всё же ты решил развестись. Почему? — решаюсь задать вопрос, когда Мирон, опустив взгляд и отведя его потом в сторону, замолкает.
Наверняка ему тяжело открывать мне душу, а я… Я вдруг начинаю испытывать сочувствие, не в силах сдержать собственные эмоции. Я должна злиться и негодовать, но я пытаюсь понять его и войти в положение.
Диана… Вот как зовут его жену. Красивое имя для, уверена, красивой женщины. Интересно, какая она? Сердце в груди сжимается от боли и зависти к той, кто имеет полное право на этого мужчину. А я связалась с женатым мужиком! Какое позорище…
— Потому что перестал видеть свет в конце тоннеля. Потому что посчитал неправильным жить вместе как соседи. Потому что я не так стар, чтобы закапывать себя в браке, где нет ни понимания, ни любви. В сорок я решил, что пройден определенный рубеж, и объявил о разводе.
— И тогда на тебя организовали покушение?
— Да, — он кивает, а я смотрю на побелевшие костяшки сжатых в кулаки рук. Накрывает желание подсесть ближе и пожалеть. Но я его отвергаю: пока Мирон передо мной не оправдался.
— Твои похитители называли имена заказчиков? — включаю в себе следователя. Вдруг это все-таки не они.
— Нет. Но я знаю, что это тесть и жена. После моей смерти они получили бы всё мое состояние, а при разводе — гораздо меньше. Здесь всё просто и нет никакой загадки.
— Тебе и сейчас угрожает опасность? — пододвигаюсь чуть ближе, заглядывая в его усталые глаза. В них столько тоски.
— Нет, сейчас они, наоборот, усиленно делают вид, что у нас счастливое семейство. Говорят о будущем. Отводят от себя подозрение. Никак не удается поймать их. Они очень умело подчистили хвосты. Не подкопаешься.
Дрожь пробегает по телу, меня окутывает страх. Его родные — серьезные люди, которых стоит бояться. Настолько опасные, что могут решиться на убийство ради достижения своих целей.
— Поэтому я не связывался с тобой, боялся подставить под удар. Мне нужно было понять их планы, убедиться, что не ошибся в своих подозрениях. Но теперь я твердо намерен оставить их без гроша. Видимо, они испугались, когда покушение сорвалось, и передумали. По крайней мере, ведут себя как паиньки. Убивать не собираются.
— Точно? Я бы оглядывалась по сторонам и боялась есть и пить, находясь рядом с потенциальными убийцами! — не могу сдержать эмоций. Боюсь за Мирона — и это неподвластно разуму.
— Точно. Пришлось немного подыграть, чтобы ослабить их бдительность, — говорит он, а я у меня сердце падает вниз, когда представляю, как именно он подыгрывал… Был любящим мужем?
— Нина, я не прикасался к ней.
— Зачем ты оправдываешься, Мирон? — вздымаю бровь, передергивая плечами и стараясь выглядеть невозмутимо, будто меня ничего не задевает. — Ты мне ничем не обязан. Ты женатый человек. И оправдываться ты не должен.
— Должен, Нина, должен, — сжимает он челюсти, глядя на меня в упор. — Ситуация некрасивая. Ты оказалась в замесе по моей вине. Оградив, я обидел тебя еще больше. Куда ни кинь, всюду клин. Каждый раз, когда старался делать как лучше, получалось как всегда.
— Ты занимался своей жизнью, это нормально, — убеждаю больше себя, чем его.
