Но всё-таки не всё, что я предлагаю своему новому классу, кончается таким провалом. Например, я предложила меняться книгами и собрать классную библиотечку. Больше всего, естественно, оказалось моих книг; у некоторых одноклассников дома вообще нет книг, они же дорогие. За такую инициативу меня похвалили. Ещё я предложила, чтобы на окнах в нашем классе стояли не цветы, а что-нибудь экологически более осмысленное: фасоль, пшеница, помидоры. За это меня тоже похвалили, хотя не очень, потому что этот наш импровизированный огород пришлось, естественно, поливать, стены под окном всё время были мокрые, и с них начала сыпаться штукатурка. И так далее и тому подобное.
В «день балагана», как выразился директор, я поняла одну важную вещь. Я узнала истину о моих новых одноклассниках. Одновременно это знание касалось и всех людей вообще. А именно: любое животное, которое человек держит дома, каким-то образом отражает его самого, его сущность, если так можно выразиться. У меня, например, живёт лабораторная крыса – любознательная, упрямая, быстрая, выносливая. Это и мои свойства. Или вот Барбкины рыбки. Это же Барбка: тихая, как рыба, незаметная. Она часто с нами, но мы её практически не замечаем. Недавно мы набирали женскую команду по гандболу, и про неё просто-напросто забыли. Бегали как бешеные и кричали: «Одного игрока не хватает!» А она стояла в сторонке и ждала. Так получается: её мимоходом, не нарочно, не замечают. Как будто она сливается с фоном. Как, знаете, некоторые рыбы похожи на водоросли, чтобы их хищники не заметили. Скорее всего, она поэтому общается с миром при помощи сообщений. Телефон запищит, и мы все понимаем, что кто-то нам что-то сообщает. Взглянем на экран, и тогда Барбка нам скажет, о чём она думает. Ну скорее всего. Не знаю. Или вот Йошко, бульдог Милана. Они очень похожи. Оба неуклюжие. Милан и разговаривает неуклюже. Он часто как что-нибудь скажет, а потом сбивается, краснеет как рак и что-то бормочет… И так далее; по-моему, пока хватит.
– Петра! Так чего, сбежим из дома, пусть понервничают? – повторила я ещё раз.
Петра по-прежнему не сводит глаз с парней, которые бегут в нашу сторону. Наши одноклассники выглядят как живые мертвецы. Девятый «А» обогнал восьмой «Б» на полкруга. Но при этом наш Алекс обогнал своих бывших одноклассников. Теперь он смотрит на нас и смеётся. Ему приятно, что мы за ним наблюдаем. Вообще-то, не исключено, что он самый быстрый просто потому, что он старше всех. Он дважды оставался на второй год: в шестом классе и в восьмом. Школа его не очень интересует. На днях он мне говорил, что ждёт не дождётся, когда уже можно будет уйти из школы, и что ему всё равно, окончит он девятый класс или нет. В любом случае он пойдёт работать к отцу, на автомойку. У его отца их даже две: ручная и автоматическая. Алекс уже работает на ручной и одних чаевых собрал столько, что летом сможет купить мотоцикл. Он очень симпатичный. Некоторые девчонки даже говорят: красивый. Ну, может быть. Папа – а он у меня очень умный – говорит, что ум важнее красоты.
У Алекса тёмные волосы, довольно длинные; они ему всё время заслоняют глаза. И он постоянно смеётся. Даже когда ничего смешного не происходит. Наверное, потому что ему всё равно и потому что он, как бы сказать, простоват. Поэтому Петра вечно за ним увивается и вообще не видит, что Алекса она совершенно не интересует. Петра говорит, что будет парикмахершей. Не хозяйкой салона, – мама ей сказала, что это слишком сложно; просто хочет работать парикмахершей. Ей кажется, что это очень круто. Помоешь людям головы, немножко причешешь, одновременно слушая радио, и идёшь с девчонками в кафе. Я её спросила: «Петра, а ты в этом видишь смысл жизни?» А она на меня уставилась и ничего не ответила. Наверное, подумала: «Смысл жизни? А с чем его едят?» В общем, нет никакого смысла обсуждать с ними смысл жизни. А с Алексом мы подружились после первого же полугодия, когда у него в табеле уже стояли три двойки. Классная попросила меня помочь ему с математикой: у меня с ней никаких проблем нет; ну и ещё с химией и историей. Я не понимаю, почему некоторым людям не даётся математика и почему они ничего не понимают в химии. Милан меня тут спрашивал: как так у тебя одни пятёрки, если ты говоришь, что ничего не учишь? Я не понимаю, что на это можно ответить. Ну, в школе послушаю, дома немножко полистаю учебник, всё же так логично. И интересно.
Алекс в школу ходит без книг и тетрадок, но он сразу же радостно согласился со мной заниматься. Два раза в неделю мы с ним остаёмся после уроков примерно на час. Он совсем не такой тупой, каким притворяется. Сидит рядом со мной и быстро всё схватывает. После первой же недели дела с математикой у него улучшились. Классная меня похвалила. А Петра немножко ревновала. На биологии она мне шепнула, что Алекс умеет отлично целоваться. «Да? – сказала я. – А ты с ним уже целовалась или что?» Я нарочно сказала это громко, чтобы Птенец-географ тоже слышал. Учителя по географии мы зовем Птенец, потому что у него такая маленькая, коротко стриженная головка – натуральный птенец. А рот большой. Aquila chrysaetos. У птенцов беркута вот ровно такая голая голова и огромный клюв. Это прозвище, естественно, придумала я. У остальных такого воображения нет. Я предлагала одноклассникам придумать прозвища всем учителям – и мы их придумали. Я написала список и раздала всем. Потом, правда, список каким-то образом добрался до учителей, и мне опять пришлось идти к директору.
В общем, Петру я нарочно громко спросила: «А ты с ним уже целовалась или что?» – чтобы она покраснела и призналась: «Да нет, мне говорили».
А Птенец-географ сказал: «Ника! Не мешай работать».
Я вежливо улыбнулась и ответила:
– Простите, господин Пте… – и быстро исправилась: – Господин учитель.
Класс засмеялся. Птенец несколько удивился: почему вдруг все смеются? Он сказал:
– Да, ты знаешь географию лучше всех в классе, но всё равно у тебя нет права мешать остальным. Поняла?
Я кивнула.
– Конечно. Простите, господин… – и замолчала, как будто не знаю, как его назвать. Все снова засмеялись. – …Господин учитель.
– Ты что говорила? – спрашивает Петра, не отрывая взгляда от парней, которые бегут в нашу сторону.
– Я предлагала сбежать из дома, чтобы у родителей прибавилось седых волос. Мой отец за одну ночь точно поседеет, – говорю я со смехом: вспомнила, что он часто повторяет: «Доведёшь меня до седых волос».
Петра пожимает плечами.
– У меня папа лысый, – говорит она на полном серьёзе. Я закатываю глаза. Ужас какой, она всё понимает буквально.
На телефон опять приходит записка. Понятно, Барбка хочет со мной поговорить. У меня уже два непрочитанных сообщения. Открываю первое. Там написано: «Я бы тоже сбежала». Во втором: «Дома, наверное, вообще не заметят, что меня нет».
Парни уже совсем близко. Алекс ржёт и строит рожи. Ему остался последний круг. Он несколько раз подскакивает, как кенгуру. Выделывается. Хочет, чтобы мы поняли, как легко ему удалось всех обогнать. Петра встаёт; она сильно нервничает и думает, что Алекс смотрит именно на неё. Я тоже встаю. Барбка опять что-то набирает в телефоне. Я поднимаю руки и подпрыгиваю несколько раз: «Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а!» Я такое видела по телевизору; так скачут болельщики на матчах американского футбола. Алекс машет мне рукой. Петра, естественно, машет в ответ, как будто он ей махал. Алекс подпрыгивает ещё выше и снова машет. Прыгает он высоко, обе ноги в воздухе, как будто хочет помахать и руками, и ногами. При этом его длинные ноги слегка заплетаются, он машет руками, стараясь удержать равновесие, но земля и Ньютон хватают его за нос и притягивают вниз. Ноги у него сопротивляются, руки тоже, молотят воздух, как будто он хочет взлететь, но Алекс всё-таки грохается лицом вниз и проезжается носом по красно-жёлтому песку.
