В нашем с Глебом доме тоже была декоративная кирпичная кладка. Вернее, в доме Глеба. В его квартире. Мне там не принадлежало ничего.
Да я как-то и не задумывалась об этом. Все деньги, что зарабатывала, отдавала мужу. По правде говоря, ему в месяц нужно было очень много денег — за квартплату, за кредит, а еще Глеб любил очень богато и вкусно покушать. Все продукты только самые лучшие, натуральные. Если доставка — то из самых элитных ресторанов города.
И вот сейчас эта чужая красивая квартира давила на меня со всех сторон. Я ошибалась насчет ее безликости. Здесь все было пропитано им.
Этим властным красивым мужчиной. Вольфом.
Это была… Его атмосфера.
И даже если он уходил, ненавязчивый запах его дорогущего парфюма витал в воздухе. Каждая вещь в этом доме словно говорила: «Я принадлежу ему», «И я тоже принадлежу ему», «Я счастлива быть его»…
Наверное, бред.
Но я тоже теперь…
Принадлежала ему. И была его вещью. И должна была быть солидарна со всеми этими вещами.
— Это ради твоего же блага, глупая девочка, — сказал как-то Вольф.
— Ради моего блага — я пленница в вашем доме? — завизжала я. — Я… я не могу отсюда выйти уже несколько дней. Вы запираете меня тут, как… как собаку. Как бессловесное животное! Я хочу позвонить отцу и сестре — они, наверное, уже с ума сходят! Обыскались меня по всему городу. А работа? По вашей милости я уже несколько дней не выходила на работу. Опять-таки — даже не позвонила, не предупредила! Просто пропала и все! И вообще — мне нужны вещи. Надо в магазин… В аптеку, в конце концов!
— Напиши список того, что тебе нужно — я привезу, — отозвался он.
Как всегда, спокоен. Непробиваем. Ничем его не возьмешь.
Ни мольбами. Ни уговорами.
Даже если бы я сейчас бросилась перед Вольфом на колени — уверена, он остался глух даже к такому.
А подобные мысли у меня возникали. И часто.
Я действительно страшно переживала за своих родных. Дать бы им как-то знать, что я живая, хоть какую-то весточку отправить в Ларюшино. Очевидно, что не дозвонившись мне, Варя позвонила Глебу, чтобы узнать, что со мной и где я. Интересно, что он наплел ей? Что-то в духе — ушла из дому и не вернулась?
Варька — она ведь такая! Огни и воды пройдет ради меня. Будет рыть носом землю, а если нужно, может и до самого президента дойти…
Если честно, надежда на мою младшую сестричку, которая не раз спасала меня и показывала свой пробивной характер, теплилась во мне.
С другой стороны, не хотелось, чтобы она вмешивалась во все это. Тут ведь не абы кто, а бандиты…
Потому меня разрывало на две части — с одной стороны, хотелось, чтобы Варя все разузнала и организовала спасательную операцию. С другой стороны, я боялась этого — лишь бы только не навредить сестре.
Уж пусть бы лучше пребывала в неведении относительно меня. Глеб мог убедительно наврать и ей, и моему папе. Он такой. С актерскими навыками у него все в порядке. И я убедилась в этом на личном опыте.
Не менее тревожно мне было за работу. Я всегда была очень ответственным работником и крайне редко брала больничные. Про отгулы вообще молчу. А тут — не вышла на работу! Без звонка, без уважительной причины!
Еще эта встреча с Элиной Жубановой в торговом центре. Сейчас стыдно вспомнить, что я подошла к ней и ее парню, попросила денег на проезд… Расскажет ли она о произошедшем нашему начальнику? И свяжет ли он это с моим внезапным исчезновением?
Просто Роман Евгеньевич… Он — очень строгий. Больше всего на свете он не любит нарушения дисциплины. Вообще не терпит. Еще меня всегда в пример ставил другим — вот, мол, Ульяна, она очень ответственная и дисциплинированная. Надо на нее равняться.
А до этого еще одну девушку так же расхваливал. Зину из нашего отдела. Она — мать-одиночка. Ей с ребенком мама помогала, но как-то она заболела. Зине пришлось отпроситься. Потом еще пару раз. А потом Роман Евгеньевич ее уволил.
Я всегда думала, что это из-за тех отпрашиваний. Но как-то раз случайно услышала разговор Элины Жубановой и нашего дизайнера Димы, что Роман Евгеньевич ее «сплавил от греха подальше», потому что она его жене про их любовную связь рассказать грозилась. Стала слишком навязчивой.
Тогда я в это не поверила. Мне вообще было сложно представить, что кто-то кому-то может изменять. Но мир радужных пони и розовых единорогов, в котором я жила, остался в прошлом.
Если уж мой собственный муж, на которого я и подумать не могла, запросто это делал, то почему бы и той сплетне про Романа Евгеньевича и Зину не оказаться правдой?
Впрочем, это меня не касается. Главное, что у моего начальника действительно был пунктик насчет дисциплины. И он действительно мог уволить за, как ему бы показалось, халатное отношение к своим рабочим обязанностям.
А работу мне терять не хотелось. Даже несмотря на то, что мне не удавалось наладить отношения с коллективом, а зарплата была небольшой, я все равно ее любила. Да и перспектива карьерного роста была — стараниями Романа Евгеньевича наше агентство росло и расширялось.
И я не представляла себе, что смогу подыскать себе другое место, хотя бы отдаленно похожее на это. Где я могла бы проявить свои творческие способности и быть собой.
В общем, мне нужно было что-то делать и срочно.
Если меня еще не уволили, конечно.
Но Вольф не выпускал меня из своего дома. Просто запер — и все. Я не могла выйти. Не как в каком-то криминальном романе или фильме. По-настоящему. Этот кошмар по правде происходил в моей жизни.
Он появлялся и исчезал по каким-то своим таинственным делам. Если находился в квартире, то вел себя со мной подчеркнуто холодно и отстраненно. Но в основном отсутствовал, и я была предоставлена самой себе.
На следующий же день после того, как я оказалась здесь, он привез спортивную сумку с моими вещами, которая осталась в казино у Эдика. Значит, все-таки нашел способ ее вернуть.
Наверное, я должна была сказать ему «Спасибо», но как-то язык не поворачивался.
Вещи оказались переворошены, но все они были на месте. Все. За исключением моей матрешки-талисмана.
Я сочла это плохим знаком.
Но снова и снова со странным упорством пыталась воззвать к нему. Даже удивительно, откуда оно у меня взялось.
— Я потеряю работу. Вы это понимаете?
— А ты понимаешь, что тобой серьезно заинтересовался крупный криминальный авторитет, уважаемый вор в законе? — вопросом на вопрос ответил Вольф. — И для него теперь является делом чести отдать тебя обществу, чтобы лакомый кусочек достался каждому шакалу. Понимаешь, что для таких, как они, баба — не человек. Это шваль, подстилка, предназначенная только для того, чтобы раздвигать ноги.
— Хотите сказать, вы — не такой, — тихо проговорила я.
