– Где у нас аптечка? – спрашиваю и демонстративно игнорирую Катюшины пытливые взгляды.
– Сейчас принесу.
– Забавная, – слышу комментарий за спиной.
– Катя хорошая, но слишком заботливая. Сли-и-ишком. Пойдем наверх.
Леша не сопротивляется, и, если честно, сейчас это только мне на руку.
Аспид
Я мог бы уехать, подниматься к ней было необязательно от слова совсем. Но я этого не сделал и не сделаю, и суть не в моей исцарапанной роже, Тея позвала из-за собственного дискомфорта. Все, что случилось, шарахнуло по ней так, как я совершенно не ожидал. Тейка из тех людей, кто пропитывается чужим горем, как губка. Проецирует случившееся на себя и погружается в эти страдания.
Но, кажется, она этого даже не понимает. Того, почему ей настолько хреново. Моя добрая, заботливая и такая ранимая девочка. Оказавшись в комнате, Тея ускоряет свои движения, начинает носиться по периметру, перекладывает какие-то вещи, что-то быстро говорит мне, иногда я даже не улавливаю сути. У нее шок, и сейчас наступил его пик.
Катя, входя в комнату с аптечкой в руках, придирчиво осматривает меня с ног до головы, чуть дольше задерживает взгляд на татуировках, виднеющихся из-под закатанных рукавов куртки и выреза майки. Протягивает пластиковый ящик.
– Спасибо, тут есть какое-нибудь успокоительное? – киваю на Тейку.
– Что с ней? – голос женщины встревожен и наполнен искренним беспокойством.
– Полина попала в аварию, мы только из больницы. Стресс.
– А с Теей что? Она не была на месте аварии?
– Не была.
– Пойдем, я дам тебе капли.
Вся подозрительность тает, она больше не бросает на меня укоризненных взглядов, а, наоборот, мнит почти героем, который помогает Тейке.
Вернувшись наверх, застаю Теону в ванной, она стоит перед зеркалом, завороженно разглядывая свое отражение. Услышав мои шаги, вздрагивает, оборачивается.
– Пойдем, – приобняв, сажаю на кровать и протягиваю стакан, – выпей.
– Что это?
– Успокоительное. Тебя трясет.
– Кажется, я слишком переволновалась, – ее голова ложится на мое плечо, – все это так ужасно.
– Давай спать, – забираю из ее рук стакан и ставлю на тумбочку рядом.
– Побудь со мной немного.
– Ложись, – аккуратно склоняю ее к кровати, чтобы она наконец-то приняла горизонтальное положение, – я выключу свет.
Падаю рядом с ней, накрывая Тейку одеялом, сам лежу поверх. Ее все еще слегка трусит, но дыхание очень быстро становится спокойным, размеренным. Она засыпает.
Поначалу я хочу уйти, но меня как-то незаметно сваливается в сон.
Открываю глаза уже утром, когда в комнату через неплотно задернутые шторы попадают лучи солнца. Теи рядом нет, растираю лицо ладонями, слыша шум воды за дверью в ванную комнату.
Перекатываюсь на живот, вытаскивая из кармана джинсов телефон. Девять. Мне повезло, что сегодняшняя тренировка перенесена на двенадцать и я на нее успеваю. Набираю Аську, интересуясь, как дома, сестра предоставляет почти детальный отчет и заверяет, что все хорошо.
– Можешь не торопиться, я сегодня целый день буду с мамой.
– Ладно. Я заеду через час.
– Хорошо.
Настя сбрасывает ровно в тот момент, когда Тея выходит из ванной с замотанным на голове полотенцем.
– Ты не ушел, – улыбается и присаживается на край кровати.
– Как ты? – сажусь и подтягиваюсь ближе к ней. На автомате трогаю ее щеку, обвожу пальцами губы, чувствуя, как она льнет к моей руке, смотря прямо в глаза.
– Нормально. Завтракать будешь?
– Время, – дергаю запястье с часами, – поджимает.
– Пятнадцать минут.
Она говорит тихо, с затаенной в голосе надеждой, и я, конечно, соглашаюсь. Не могу не согласиться.
– Тогда пошли на кухню, Катя там уже накрыла. Ты ей понравился.
– Я всем нравлюсь, – пожимаю плечами, переплетая наши пальцы.
– Самомнение у тебя, конечно.
Теона выходит из комнаты первой, а перед этим стягивает с головы кандибобер из полотенца, оставаясь в джинсовых шортах и заправленной в них белой майке. Иду следом. Фиксируя глаза то на одном, то на другом предмете интерьера. Просторно, я и чувствую, что меня накрывает эмоциями, они детально прописывают мое прошлое в черепной коробке, заставляя вернуться в ночь пожара.
– …смешно вышло.
Тея оборачивается, а я понимаю, что абсолютно ее не слушал. Фиксирую пальцы на ее тонком запястье, тяну на себя, нахожу ее губы. Целую с напором, чувствуя ее первоначальную растерянность, но она очень быстро подстраивается. Опоясывает руками талию и прижимается все теснее.
Сбоку что-то хлопает, Тея вздрагивает, отстраняется, и я нехотя делаю то же самое. Поворачиваю голову…
Вот только этого мне сейчас и не хватало, ее родители вернулись, и, судя по лицам, у них есть вопросы.
Тея
Отступаю и натягиваю на лицо глупую улыбку, замечая любопытный взгляд мамы и уже менее любопытный, но более суровый взгляд отца. Не то чтобы папа сейчас устроил скандал, но вот Юлика, к примеру, он не переваривал, не мешал нашим отношениям, но и на контакт с ним идти не желал, максимум здоровался. Мама, конечно, всегда сглаживала эту непростую ситуацию, но и рьяно защищать нашу пару не пыталась, говорила разбираться самим. Что мы с Юлием и делали. К тому же он постоянно был в разъездах, мы виделись пару раз в месяц, и, наверное, эти наши редкие встречи всех более чем устраивали.
А сейчас, что мне говорить сейчас? Я месяц с небольшим как рассталась с парнем, а теперь уже стою посреди гостиной с другим, с тем, с кем нас папа вытаскивал из полиции.
– С приездом, – выдыхаю и замечаю Ника, он влетает в дом и резко останавливается, прищуривается и предвкушающе улыбается, знает, гаденыш, что назревает разговор, в ходе которого по голове меня явно не погладят. – Это Леша, – сцепляю пальцы в замок, – мой молодой человек, – мельком бросаю взгляд на Кирсанова, который ни капли не поменялся в лице, они с папой смотрят друг на друга, один внутренне агрессирует, другой отвечает с достоинством, ни один мускул не дрогнул. – Это мои родители, Богдан Николаевич и Герда Брониславовна. Никита – мой брат.
– Добрый день, – Леша переводит взгляд на маму, и я вижу, что внутренне она улыбается.
Точно улыбается, и мне как-то сразу становится легче.
– Катя нам завтрак приготовила, – добавляю, как бы склоняя всех в сторону кухни.
– Я тебя помню, – папин голос заставляет вздрогнуть.
– Я вас тоже.
Леша пожимает плечами, а я хочу провалиться сквозь землю. Пусть он молчит, пусть лучше молчит. Но, вопреки всем моим страхам, отец вырисовывает на своем лице что-то похожее на улыбку и треплет волосы на голове брата.
