Аспид
Перед глазами коридор, но я боюсь сделать шаг, чувство вины пришибает к полу и не дает пошевелиться. Я его чувствую так остро, как и много лет назад. Чувствую и задаюсь одним-единственным вопросом: почему страдают они, не я?!
Мама тоже здесь, ее обкололи успокоительными и положили в соседнюю палату.
Делаю шаг, первый, тяжелый. Переступаю порог Асиной палаты, и в глаза сразу бросается ее бледное лицо с кровоподтеками и синяками. У нее разбиты губы, нос, рассечена бровь. Тонкие, лежащие параллельно телу руки от плеча до запястья изуродованы гематомами и ссадинами.
И сейчас, смотря на сестру, я хочу сдохнуть. Хочу чертову пулю, чтобы все закончилось.
Опускаюсь в кресло напротив кровати и аккуратно сжимаю ее руку в ладонях. Слух раздражает писк аппаратуры, кажется, палату доверху нашпиговали этими приборами. Я нахожусь здесь очень долго, просто сижу рядом и верю, что от этого ей хоть немного легче.
К обеду следующего дня Ася приходит в себя. В ту минуту, когда она открывает глаза, я стою на крыльце больницы, курю. Вдыхаю никотин, медленно отравляя легкие и весь организм в целом. Нервы сдают.
Мне сообщают, что она очнулась, по пути в палату. Врач, которая ее ведет, задерживает в коридоре, начиная разговор с главного:
– Ей нужен хороший психолог. И ваша поддержка после того, что она пережила. Жертвы насилия…
– Я понял, – обрываю, потому что пока не в состоянии это слушать. Знаю, что должен, но не могу.
Переступив порог палаты, опускаюсь на стул рядом с кроватью.
– Ты очнулась…
– Лучше бы я этого не делала, – Ася отворачивается, стирая выступившие слезы.
– Не говори так.
– Как? Ты не имеешь и малейшего понятия… – замолкает. – Уйди, Леш, я не хочу никого видеть.
С этого момента дни превращаются в смазанное пятно из больничных коридоров, слов врачей и кардинальных решений. А потом моя сестра решает выброситься из окна, почти на моих глазах. Я успеваю вернуть ее в комнату. Всего секунда – и этого было бы невозможно предотвратить. После такого твой мир кардинально меняется. Ты меняешься. А вокруг, вокруг не остается ничего хорошего. Только беспросветная тьма. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что, если мы не уедем, подобное может повториться снова. На меня давят, практически выколачивают деньги. Старые «друзья» отца стряхивают с меня то, что когда-то был должен он. Если бы я не полез в его старые дела, не захотел вернуть участок, где был дом, не напомнил о себе, подобного бы не произошло. Самой большой проблемой нашей нынешней жизни был бы мамин Жорик, проигрывающий деньги в карты. Хотя теперь его и след простыл.
Ася хотела прыгнуть вниз, даже написала записку. Клочок бумаги и четыре слова:
«Простите, я не могу…»
Вот и я не могу, не могу больше здесь находиться... Вокруг так много дерьма, и я ненавижу себя за случившееся.
Поэтому в экстренном порядке подписываю контракт с канадской командой, от которой поступило предложение о трансфере сразу после чемпионата, и отправляю сестру вместе с мамой в клинику на другом конце земного шарика.
Для того чтобы все изменить, нужно не так много. Всего три дня, и я обрываю контакты. Улетаю. Не встречаюсь с Теоной, потому что не хочу видеть ее разочарование. А рассказывать о случившемся… Зачем? Она будет переживать, но это не изменит моих решений. К тому же со мной ей опасно. Именно это я говорю ее отцу, прошу, чтобы он оградил ее от происходящего. Не позволил меня искать.
Я уверен, что в данном отрезке времени поступаю правильно. Выставляю на продажу всю московскую недвижимость. Выплачиваю половину отцовских долгов. На остальное мне дают отсрочку.
А потом, потом приходит сообщение о беременности. Одна фраза, и все снова меняется. У меня не возникает сомнений, вопросов. Я знаю одно – что нужен ей. Нужен, но не готов впустить в свою жизнь, пока окончательно не разберусь с проблемами.
Начинается череда встреч, звонков, жизнь на расстоянии. А теперь, я узнаю, что все это ложь…
Меня ломает. В квартире, которую я до сих пор не могу продать, пусто, темно и тихо. Сажусь на диван, запрокидывая голову на спинку, и долго смотрю в одну точку в окне. Горящий фонарь. Его тусклый желтый свет вводит в состояние отрешенности. Она врала. Для чего? Знала, что происходит, и врала… Хотела удержать? Хотела наладить все вот так? Грязно, исподтишка.
В двери проворачивается ключ, но я не реагирую. Слышу робкие шаги, тихое дыхание. Чувствую, как проминается диван рядом со мной, как ее пальцы касаются моих, у нее теплые руки, нежная кожа. В ней течет жизнь. Она пришла, потому что ее мучает чувство вины. Оно ее мучает, а мне все равно.
– Я принесла тебе поесть, – ее голос разрывает тишину, – Леш…
Но мне было легче, когда она молчала. Нужно, наконец, закончить это. Закончить раз и навсегда.
– Я слышу, но не хочу.
– Тебе нужна еда и сон.
Становится смешно.
– Ты думаешь, меня сейчас правда должно волновать, пожрал я или нет?
– Я не это имела в виду.
– Ты всегда имеешь в виду что-то не то, – закатываю глаза и поднимаюсь с дивана, на кухню иду громко шагая. Открываю холодильник и достаю оттуда бутылку виски. Раздражает. Все это дико раздражает.
Звон бокалов прокатывается по помещению и кажется таким отвратительным.
– Это не выход, – она уже стоит за спиной, – пить…
Пропускаю ее слова мимо ушей, делая еще пару глотков. Оборачиваюсь, бросая взгляд на ее губы. Розовые, соблазнительные. На языке вырабатывается слюна, и мне приходится себя одернуть. Спустить нас обоих на землю. Хватит этого цирка. Я не могу здесь находиться. Хочу вырвать из себя этот город, эту жизнь. Хочу чистый лист и чтобы ничего не могло напомнить мне о прошлом. А все мои мысли со временем вытравятся. Наверное, поэтому я озвучиваю ей:
– Тей, свали, а? Тошно. И без тебя слишком тошно.
Она вздрагивает, пятится, словно от удара по лицу.
– Я просто хотела извиниться, объяснить.
– Ничего не нужно. Я справлюсь сам. Придумаю объяснения.
– Точно, как я могла об этом забыть? Сам.
Допиваю бокал и с шумом ставлю его на стол, вытираю рот тыльной стороной ладони.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Тея? Ты постоянно хочешь меня спасти. Зачем? Живи, радуйся, у тебя для этого есть абсолютно все. Но нет, тебе нужна эта чертова драма, эмоции, ты любого сожрешь, лишь бы получить желаемое. Ты боишься, что эти гребаные отношения закончатся.
Пропускаю еще бокал, а она молчит. Ее колотит, но она продолжает слушать все, что я сейчас несу.
– Зачем тебе это? Что за сумасшедшее помешательство? Отпусти себя и меня. Ты врала мне, чтобы оставить рядом с собой. Ты лицемерка.
