Челюсть епископа сжалась, когда он подумал об отсутствии Кейлита. Ему не нравилась причина, по которой у него не было выбора, кроме как благополучно оставить священника в Фейркине, но притворяться было бесполезно, как и делать вид, что у него был выбор с принятием вызова на переговоры. Сэр Бартин Самирсит, командир еретиков, сформулировал свое письменное послание, по крайней мере, с предельной вежливостью, но железный кулак в довольно потертой шелковой перчатке был на виду у всех. И если бы кто-то пропустил это в первый раз, категорический отказ Самирсита от встречного предложения Нибара, по которому они встречались бы внутри его расположения, — отказ, который включал такие слова, как «предательство» и «убийцы», — сделал бы это совершенно ясным.
И у меня нет другого выбора, кроме как встретиться с этим высокомерным, еретическим сукиным сыном, где бы он ни захотел. — Эта мысль пронзила мозг Нибара, когда он приблизился к назначенному редуту. — Интересно, знает ли он, насколько на самом деле скудны наши пайки? — Он мрачно фыркнул. — Думаю, я могу узнать об этом в ближайшие полчаса или около того.
Группа всадников выехала навстречу его небольшому отряду, когда он приближался к редуту, и Нибар с беспокойством заметил стрелков, охранявших земляной бруствер. Ни они, ни полдюжины полевых орудий «редута» не были нацелены прямо на него, но эту незначительную деталь можно было быстро исправить.
По крайней мере, эти ублюдки были достаточно вежливы, чтобы встретить нас у своего собственного убежища, — напомнил он себе. — Конечно, это, вероятно, больше связано с тем, что они не хотят, чтобы я что-то видел по другую сторону их проклятых окопов, чем с вежливостью.
Еретики натянули поводья примерно в пятидесяти ярдах от редута и ждали, пока три офицера армии Бога доберутся до них. Нибар продолжал двигаться прямо неторопливым шагом, слишком хорошо осознавая, насколько видна истощенная голодом худоба его собственного скакуна по сравнению с сытыми, ухоженными лошадьми еретиков.
В этом тоже есть послание, — подумал он. — Интересно, не поэтому ли они вообще потрудились сесть в седло, вместо того чтобы просто выйти нам навстречу? Или они следят за тем, чтобы не оказаться в каком-то психологическом невыгодном положении, глядя на нас снизу вверх?
Он остановил свою лошадь в нескольких футах от темноволосого, темноглазого еретика с единственным золотым мечом на воротнике, эмблемой чарисийского генерала, которым, должно быть, был Самирсит. Он был крупным мужчиной, по крайней мере на два или три дюйма выше, чем собственные пять футов и одиннадцать дюймов Нибара, и все же казался коренастым для своего роста, с мощными плечами, широкой грудью, темными волосами и глазами, а также бровями, которые образовывали одну толстую полосу на переносице.
Слева от Самирсита стоял гораздо более молодой человек с двумя серебряными коронами лейтенанта и внешностью человека, родившегося на самом острове Чарис. А еще он выглядел так, как будто ему было лет пятнадцать… пока кто-нибудь не заглянул в его спокойные карие глаза. У человека справа от генерала на воротнике была пара серебряных мечей, и он представлял собой визуальную противоположность лейтенанту: светлые волосы, голубые глаза и густая ухоженная борода. Все они, отметил Нибар, были безукоризненно ухожены и, очевидно, хорошо накормлены. Что ж, он ничего не мог поделать с полуголодным видом своих собственных офицеров, но, по крайней мере, они были так же безупречно одеты, как и еретики.
Он старался не думать ни о каких словах вроде «тонкое притворство».
— Епископ Гортик. — В голосе Самирсита слышался сильный чисхолмский акцент и какая-то глубокая сила, которую можно было бы связать с этой толстой грудью.
— Генерал Самирсит. — Нибар ответил резким и рваным тоном, и его пальцы крепче сжали поводья, когда Самирсит слегка улыбнулся, как будто эта лаконичность его как-то позабавила.
— Бригадный генерал Силкия, мой начальник штаба, — сказал чисхолмец, указывая на светловолосого офицера справа от него. — И лейтенант Макгрудир, мой личный помощник. Я вижу, вы привели с собой капитана Фрэнсиса и полковника Хансилмэна.
Он кивнул подчиненным Нибара с чем-то, что при других обстоятельствах можно было бы принять за вежливость, и Нибар почувствовал, как выражение его лица на мгновение стало пустым. Как, во имя Лэнгхорна, Самирсит узнал, кто такие Фрэнсис и Хансилмэн? Фрэнсис был с ним с тех пор, как армия Бога вышла из земель Храма, поэтому он предположил, что, возможно, допрос пленного мог сообщить еретикам его имя и звание, даже его описание. Но Хансилмэн стал его эквивалентом еретика Силкии менее трех месяцев назад после командования дивизией «Сент-Эмили», когда Нибар объединил остатки четырех первоначальных полков дивизии в три полка, которые были просто сильно недоукомплектованы.
Не имеет значения, откуда он знает, Гортик, — решительно сказал он себе, прогоняя удивление. — Вероятно, он получил его от какого-нибудь гребаного дезертира. В любом случае, это точно так же, как Шан-вей, не означает, что у них есть шпионы внутри Фейркина! И очевидно, что единственная причина, по которой он опустил имена, заключалась в том, чтобы заставить вас беспокоиться об этом именно так, так что остановитесь.
— Вы предложили переговоры, генерал, — сказал он, глядя Самирситу в глаза, и чарисиец кивнул.
— Да, я это сделал. Мне пришло в голову, что, возможно, сейчас самое время вспомнить наставления Лэнгхорна. Глава семнадцатая, если быть точным — стихи с двенадцатого по четырнадцатый. Понимаю, что в последнее время никто, похоже, не читал этот отрывок с вашей стороны, но думаю, что он применим.
Нибар услышал, как Хансилмэн резко вдохнул, и почувствовал застывший гнев молодого Фрэнсиса, и его собственные челюсти сжались, когда слова Лэнгхорна пронеслись у него в голове.
Придет время, когда насилие разрушит мир, который Сам Бог создал для Своих детей, и Он будет плакать, видя это. И все же нет никакой добродетели в попытке отрицать эту истину, ибо Истина есть Истина, и Бог дал всем вам свободу воли выбирать свой собственный путь. Пусть никто не забывает, что Бог вдохнул дыхание жизни во всех Адамов и всех Ев в одно и то же мгновение, в одну и ту же минуту одного и того же дня под одним и тем же солнцем. Какой бы гнев вы ни испытывали, какая бы ярость ни побуждала вас поднимать руки друг на друга, все вы в равной степени Его дети в Его глазах и любви. Поэтому в тот день, когда вы встретитесь лицом к лицу с гневом в сердце и оружием в руках, храните это воспоминание в своих умах и душах. Если вы должны воевать, то пусть милосердие остановит вашу руку против беспомощных, а сострадание к побежденным очистит вас от духовного яда, который должен уничтожить любого, кого он коснется.
— Итак, я должен предположить, что ваша цель сегодня — продемонстрировать свое «милосердие» и «сострадание», верно? — спросил он через мгновение, слова были горькими во рту.
— Что-то в этом роде, — согласился Самирсит.
— Но для наших инквизиторов что-то гораздо меньшее, я полагаю, — резко сказал епископ.
— Что посеет, то и пожнет, и в милости, в которой он отказывает другим, ему, в свою очередь, будет отказано, — тихо процитировал Самирсит. — Проповедь принадлежала архиепископу Мейкелу, но слова принадлежат Чихиро, и в данном случае они применимы верно. Вы знаете политику моих императора и императрицы, как и все инквизиторы в вашей армии, которые решили не оставлять службу у этого ублюдка Клинтана.
