— Что ж, полагаю, вам двоим пора возвращаться в свои штаб-квартиры, — сказал он. — Если что-нибудь проскользнет — я имею в виду что-нибудь серьезное — в расписании, дайте мне знать по семафору, и я скорректирую отсюда, если это покажется необходимым. Используйте свое собственное суждение, решая, действительно ли что-то так важно. — Симкин и Хай-Маунт кивнули, и он кивнул в ответ. — В таком случае…
— Прошу прощения, ваша светлость, — произнес голос… с большей неуверенностью, чем обычно, обращаясь к Истшеру. Он повернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с капралом Слимом Чалкиром, его давнишним денщиком. Чалкир был единственным человеком, кроме его личного помощника, капитана Ливиса Брейнейра, который осмелился бы прервать совещание шести полных генералов, восьми бригадных генералов, пяти полковников и всех их помощников, и Брейнейр уже был в группе, собравшейся вокруг стола с картами. Любой, кроме Чалкира, ожидал бы, что его уничтожат на месте, но Слима Чалкира мало что беспокоило, и Истшер знал, что он не стал бы вмешиваться из прихоти.
— Да, Слим?
— Прошу прощения, ваша светлость, но здесь архиепископ Жэйсин.
Брови Истшера поползли вверх, но он только кивнул.
— Передайте архиепископу мое почтение и спросите его, не хочет ли он присоединиться к нам.
— Да, ваша светлость.
Чалкир исчез. Через несколько мгновений дверь снова открылась, и в нее вошел Жэйсин Канир.
— Милорд, — сказал Истшер с легким поклоном, затем наклонился, чтобы поцеловать протянутый епископом перстень. — Это нежданное удовольствие. Не ожидал увидеть вас раньше послезавтра.
— Я закончил текущую гонку с документами раньше, чем надеялся, ваша светлость, — сказал Канир, — и дороги намного лучше — грязные, но в остальном лучше — чем в прошлый раз, когда я был на фронте. Я сам не ожидал, что доберусь сюда до того, как генерал Симкин и генерал Хай-Маунт вернутся к своим командованиям, но надеялся, что смогу. — Он улыбнулся двум другим генералам и поднял руку, подписав скипетр Лэнгхорна в общем благословении для трех дюжин офицеров за столом. Затем выражение его лица стало серьезным. — Накануне такого начинания я очень хотел получить возможность кратко поговорить со всеми вами, если позволите.
— Конечно, вы можете, милорд. Пожалуйста, это было бы для нас честью.
— Это любезно с вашей стороны, как всегда, ваша светлость, но правда в том, что эта честь принадлежит мне. — Архиепископ обвел взглядом собравшихся офицеров, и его голос был таким же серьезным, как и взгляд. — Если бы не вы, герцог Истшер, и ваши соотечественники, Кейтсуирт и его армия пронеслись бы по Гласьер-Харт прошлым летом, и мы знаем из того, что было в Эйванстине, что произошло бы и у нас. Тысячи моих прихожан — и я — обязаны своими жизнями бригадному генералу Тейсину… и вам. А теперь вы собираетесь снова перейти в наступление на Кейтсуирта, а вслед за ним и на всех остальных мясников, которых Жаспар Клинтан запустил к глотке мира. Я следил за отчетами семафора. Знаю, что уже случилось с армией Силман, и я знаю — знаю, сыновья мои, — что вы и ваши люди, ваши чарисийцы и сиддармаркцы, служащие вместе с ними, скоро сделаете с «армией Гласьер-Харт». Но я также знаю, что каким бы превосходным ни было ваше оружие, какими бы превосходными ни были ваши люди, вы собираетесь заплатить цену кровью, чтобы освободить землю, которая никогда не была вашей. Для этого «благодарность» — слишком мелкое и убогое слово.
— Милорд, половина отряда бригадного генерала Тейсина состояла из сиддармаркцев, — сказал Истшер после минутного молчания, вызванного словами Канира, — и ваши собственные добровольцы Гласьер-Харт великолепно сражались до, во время и после штурма форта Тейрис. Они и дивизия генерала Уиллиса также будут в центре этой битвы, прямо рядом с нами, и, хотя мы, возможно, собираемся освободить землю Сиддармарка, это такая же или даже больше наша битва, чем когда-либо она может быть вашей. Как вы говорите, Клинтан направил своих палачей против всего мира, против каждого из Божьих детей, которые отказались склониться перед ним и поклоняться ему вместо Бога или архангелов. Мы это знаем. Наши люди знают это, и никто из нас не остановится и не свернет в сторону до тех пор, пока коррупция, которая отравила Мать-Церковь в самом ее сердце, никогда больше не повторится.
— Как сказал ваш император, — пробормотал Канир, — «вы стоите на этом», ваша светлость.
— Его величество более красноречив, чем я. У него гораздо лучше получается обращаться со словами. Но, да, милорд. Вот мы и стоим.
— В таком случае, могу я отправить всех вас обратно к вашим обязанностям с моими молитвами?
— Для нас это большая честь, милорд.
Все головы склонились над столом с картами, и Канир снова нарисовал скипетр и поднял обе руки.
— О Боже, Творец и Судья всего, что есть, было и всегда будет, взгляни сверху вниз на этих Твоих слуг, призванных к суровой задаче войны против захватчиков Твоей Святой Церкви. Будь с ними в урагане, когда они поднимут меч против Твоих врагов. Направляй их, вдохновляй их, охраняй их. Благослови силу их рук, мужество их сердец и приведи их к победе во имя Твое и в защиту всех Твоих детей. Наполни их силой духа, когда они встретят испытание битвой, и вдохнови их помнить, что истинная справедливость заключается в милосердии, а не в грубой мести. Будь с ними в горниле, собери тех, кто может упасть в Твои любящие объятия, и дай Свое утешение тем, кто их любил. И, наконец, как молился архангел Чихиро много веков назад, Ты знаешь, как они должны быть заняты в ближайшие дни Твоей работой. Если они забудут Тебя, не забывай их, Господи. Аминь.
* * *
Епископ воинствующий Канир Кейтсуирт откинул легкое одеяло, сел и свесил ноги с края койки. Он встал, потягиваясь и зевая, затем потер поясницу. Забавно было то, что походная койка на самом деле была более удобной, чем мягкая, роскошная кровать, которую он оставил в Эйванстине.
Он улыбнулся, но веселье было недолгим, когда он задумался о том, почему он покинул Эйванстин. Он не доверял сообщениям своих собственных разведчиков по многим причинам. Во-первых, слишком многие из них изо дня в день говорили одно и то же, и это одно и то же описывало одинаковое отсутствие активности со стороны еретиков. Главной причиной этой… неизменности, как он подозревал, было то, что ни один из его разведчиков не был готов предпринять разведывательную операцию против еретиков. В некотором смысле их было трудно винить, учитывая потери, которые они несли всякий раз, когда натыкались носом на проклятых снайперов-разведчиков еретиков или на Кау-юнги, которые еретики оставляли разбросанными по своему следу. Но была причина, по которой еретики были так полны решимости помешать ему взглянуть на то, что собиралось за их рядами, и он был мрачно уверен, что это была за причина.
Он знал, что Аллейн Мейгвейр скептически относился к цифрам, которые он сообщал на своем фронте, и если капитан-генерал знал, как пострадала агрессивность его разведчиков, трудно было винить его в скептицизме. Если уж на то пошло, Кейтсвирт, к сожалению, осознавал, что все его оценки были основаны на самых незначительных фрагментах информации. Его собственные силы составляли почти 220 000 человек при поддержке более тысячи орудий, но независимо от того, верил ему кто-нибудь в Зионе или нет, он знал — знал — на другой стороне должно было быть по крайней мере вдвое больше, а скорее всего, в три раза больше людей и орудий. И дороги были свободны. Главные дороги были в слишком хорошем состоянии, и даже грязь на второстепенных дорогах начала подсыхать. Это не могло быть задолго до того, как…
