– Купить можно всё и всех, князь. Лучше скажи, я пленница или гостья? Из темницы в руки хорошенькой Солоны, да в новое платье, да за стол…
Князь предостерегающе вздел руку, и я поняла, что зашла далековато.
– Не дерзи. Ты пленница, пусть тебя не обольщают угощение и слуги. Я приказал вымыть и переодеть тебя, потому что мне неприятно было бы сидеть за столом с той, от кого разит. Первый разговор я предпочитаю проводить на равных, а дальше будет зависеть всецело от тебя.
Он красноречиво замолчал, и воцарилась тяжёлая, угрожающая тишина. Меня снова охватил страх, отступивший было тогда, когда я увидела перед собой не чудовище, а молодого мужчину.
– Я тебя услышала.
Князь равнодушно кивнул.
– Ты знаешь, где мой сокол?
– Что?
Лишь потом я вспомнила, что соколами в Княжествах называют особых гонцов, которые окутаны не меньшей тайной, чем мой сегодняшний собеседник. Князь вздохнул, и морщина на его лбу углубилась, выдавая крайнюю озабоченность.
– Он вёл отряд, который подобрал тебя. Ты должна была его видеть. Он исчез, едва доставил тебя, и если вокруг были ещё царские войска или если вы планировали новое нападение…
Князь закрыл глаза ладонью.
– Не знаю, для чего я это тебе говорю. Вряд ли тебе что-то известно, но знай: если чего утаишь, твоя смерть не будет лёгкой. Нечистецы любят играть с людьми, и я позабочусь, чтобы тобой занялись самые жадные до человеческой крови. Так что рассказывай, падальщица, всё, что знаешь. Пока я терпелив и прошу по-хорошему. Говори.
Он сам налил мне пенного, не зовя чашников, а я не сводила с него глаз. Напряжённо сжатые губы, сдвинутые брови и погасший взгляд – он был человечнее, чем я могла ожидать. Передо мной сидел человек: совершенно точно живой человек, не мертвец, не нечистец и не чудовище. И этот человек вызывал сочувствие, несмотря на то, что однозначно был опасен.
Я судорожно вспоминала, кого успела увидеть после битвы. Зелёный юноша на медведе – тот ли?
– Я видела странного человека. С янтарными глазами и серьгами в ушах.
Князь встрепенулся, и я поняла: точно, тот человек – и есть его сокол.
– Видела его лишь однажды. Потом твой командир ударил меня, а очнулась уже в подземелье. Я ничего не знаю о том, что планировали наши командующие. Могла бы придумать, чтоб угодить тебе, но хочу, чтоб ты, князь, видел: я честна перед тобой. Вернулась в лагерь как раз перед тем, как твои люди напали на нас.
Пальцы князя сжались в кулаки, костяшки побелели. Мне показалось, что он сейчас ударит меня за то, что я оказалась бесполезной, но он взял себя в руки и будничным тоном задал новый вопрос:
– Ходят слухи о том, что у армии Царства имеется ворожея. Ты слышала о ней? Чего она хочет?
Я сглотнула. Теперь наш разговор стал больше походить на допрос. Глаза князя погасли, хоть в них продолжала тлеть тревога, смешанная с усталостью. Я по-прежнему представляла для него интерес как член вражеского войска, но не смогла ответить на единственный вопрос, по-настоящему его волновавший.
И тут что-то будто кольнуло меня. Вот же он: князь-волхв. Восставший из мёртвых. Что, если понадеяться на удачу? Вряд ли мне станет хуже от того, что заикнусь о ворожбе.
– Я падальщица, князь. Но некоторые называют меня ворожеей. Это не совсем правда. Я работаю не с живыми, а с мёртвыми. Докапываюсь до сути смерти. И пытаюсь повернуть жизнь вспять.
– Как?
Меня передёрнуло от воспоминаний. Раскопанные могильники Перешейка, тела, осквернённые неведомой рукотворной хворью. Тела, что снова становятся тёплыми от моих прикосновений.
– Я много работала. Много видела – и живых, и мёртвых. Видела, наверное, всё, от чего может умереть человек. И вашу Морь видела на Перешейке.
Князь не сводил с меня подозрительного взгляда.
– Это неправильно.
– Что?
– Твои игры со смертью. Ты перечишь Господину Дорог и Владычице Яви. Может, в Царстве они за тобой не следили, но здесь таким лучше не заниматься, если сама хочешь остаться в живых.
Он говорил так серьёзно, что по моему хребту прошла дрожь. Я что-то слышала о Господине Дорог – на Перешейке о нём упоминали, но как-то вскользь, так, словно он был не более чем легендой. Зато о Княжествах я слышала что-то совершенно невообразимое: будто этот самый Господин Дорог раз в год зажигает огонёк над кроватью у некоторых людей, и те, у кого тот огонёк загорелся, обязаны уходить в леса, служить нечистецам. О нечистецах у нас говорили так же – снисходительно, словно они недостойны упоминания в серьёзных разговорах, словно они не более, чем ненужный сервиз, пылящийся в дальнем шкафу. Покидая Царство, я дала себе обещание ничему не удивляться, поэтому слова князя приняла так, как правила новой, пока не ведомой мне игры.
– Вы же верите в Золотого Отца и Серебряную Мать. На что тогда Господин Дорог и Владычица Яви?
– Вот именно, – отчеканил князь. – Верим. Тогда как Господин Дорог не нуждается в нашей вере. Он сам по себе – плетёт людские судьбы, путает дороги и тропы. Всё случается только так, как он задумывает. Будешь ему перечить – разозлишь. Будешь надеяться только на его волю и бездействовать – тоже впадёшь в немилость.
– Как же ему тогда угодить?
– Поступать по совести.
Я слишком устала, чтобы вдумываться в запутанные верования Княжеств. Им точно нужен был порядок: один Милосердный, такой же человек, как все, и редкие чудеса воскрешения достойнейших.
– Ты меня услышала? – спросил князь.
Я не стала допытываться, с чего его так волнует моё неповиновение этому Господину Дорог.
– Услышала. Не уверена, что всё поняла, но точно знаю: в ближайшее время – никаких игр с судьбами. Трудно заниматься этим, когда сидишь в темнице, а ты ведь меня не отпустишь.
– Может, и отпущу. Но точно не после первого разговора.
Между нами повисло молчание, тягучее, как смола, и чем дольше оно тянулось, тем жутче мне становилось. Я давно не испытывала такого – давящее чувство неизвестности, когда даже не можешь понять, как себя вести, куда смотреть и что говорить. Мне до смерти хотелось лечь – без разницы, на кровать или на земляной пол, лишь бы одной, подальше от странного рыжего мужчины, оказавшегося вовсе не чудовищем, а простым человеком, от которого я не знала, чего ожидать. Лучше бы у него оказалась пёсья голова…
Но хуже всего было то, что я не могла понять намерения князя насчёт себя. Он не мог быть мне другом, это точно, но был ли врагом? Я не хотела показаться слабой и уставшей, но грубить князю тоже не смела, не в том положении. Тем не менее в памяти всплыло ещё одно прозвище и ещё одна байка об этом человеке, и я дерзнула спросить. Вернее, слова сами сорвались с языка, быстрее, чем оформились мысли.
