Щурю глаза от яркого света, от него боль в голове становится еще сильнее и острее, словно в мозг вбивают огромный гвоздь.
— Вставай, алкоголичка. Что, вкусный вчера был коньяк? Ой какой вкусный, но ничего, сегодня будет вкусная даже вода.
Секретаря? Коньяк?
Черт! Точно!
— Рома?
Резко поднимаюсь, но в голове разрывается граната, держу ее руками, чтоб не раскололась на две части. Наконец открываю глаза, картинка нечеткая, все расплывается. Вижу лишь силуэт, во рту так погано, а еще слегка подташнивает.
— Рома, Рома, а кого ты ожидала увидеть? Доктора из вытрезвителя? Тимошу или Трех мужиков, которые бы тебя оттарабанили после клуба?
— Ой, Рома.
Образ Вершинина собирается в кучу, но все равно слегка уплывает в сторону. Он убирает с моего лица волосы, дает в руки стакан.
— Пей аспирин. Орешкина, у тебя в родне алкоголиков хронических нет? А то это плохая наследственность, это опасно.
— Не, нет, вроде не было.
— Давай приходи в себя — и на работу. Почти восемь утра, опоздаем.
— Восемь?
— Да, да, восемь.
Жадно пью все содержимое стакана, вода стекает по подбородку, вытираю ладонями. Начинаю припоминать, что было вчера, как подговорила Тимофея отвезти меня к Роману на деловую встречу. Как увидела, что он сидит за столиком с той самой блондинкой, которую я встретила в туалете на нашем первом свидании.
В голове крутился миллион мыслей, но ничего не складывалось, а рождались только разные выводы и предположения, которые никак мне не нравились.
Потом, когда они так мило держались за руки и смотрели друг другу в глаза, хотелось встать и устроить скандал. Потому что вот совсем недавно Вершинин был со мной, у нас был секс в его кабинете, я стояла перед ним на коленях, делала минет. А для меня это очень многое значит: значит то, что это мой мужчина, что я ему доверяю.
А он спустя буквально час сидит с какой-то бабой, с которой, кстати, совсем недавно сидел мой отец, также держит ее за ручки и воркует как голубок. Чтоб она переломала их себе! Кто вообще эта женщина, при которой млеют все мои любимые мужчины?
Потом стало так обидно и горько, что было не до скандала. Купила в баре бутылку коньяка, хотела позвонить Машке, поплакаться, но так и не решилась. Тогда бы пришлось рассказывать все мои приключения за последнюю неделю.
Тимофей смотрел удивленно, но вопросов не задавал, а после трети выпитого стало так легко и весело, голова перестала болеть, захотелось танцевать, но мы оказались у дома Вершинина.
Дальше все как в тумане. Нет, память выдает воспоминания, но слишком маленькими порциями. Застыла с бокалом в руках, смотрю на Романа, мужчина серьезен, уже почти собран, но волосы еще влажные, а рубашка расстегнута.
Он вчера сказал, что любит меня.
— Ну, так по какому поводу напилась моя неспокойная девушка?
Снова стыдно, но в то же время понимаю, что стыдиться мне нечего, я была на эмоциях. Не хочу вспоминать вчерашний вечер, не сейчас. Я потом все спрошу и выскажу. Но сердце как ненормальное начинает вырываться из груди, а еще начинает мутить.
— Я… мне надо… ой… Рома… дай пройти… быстрее.
Убегаю в ванную, больше не тошнит, долго умываюсь и пью холодную воду прямо из-под крана. Как еще зеркало не треснуло от такой «неземной красоты». Я панда, под глазами черные круги от потекшей туши, движения замедленные.
Больше никогда не буду пить. Никогда.
— Даша, ты как?
— Все нормально, я сейчас выйду.
Я ведь тоже призналась ему в любви.
Меня как по голове ударило. Точно. Что же теперь будет?
— Орешкина, выходи, а то я зайду и вынесу тебя.
Думала быстро принять душ, но постепенно замирала на месте, снова вспоминая вечер. Прошмыгнула в комнату, головная боль немного отпустила, быстро оделась. Брюки, блузка, собрала еще влажные волосы в пучок, никакого макияжа, сейчас не до него.
— Я готова.
Вершинин такой красивый, рубашка, брюки, в руках чашка кофе, протягивает мне. А у меня как красная тряпка перед быком вчерашняя блондинка и то, как он держит ее за руки. Не могу смотреть на него спокойно, хочу ударить, накричать, уйти.
— Кто была та женщина?
— Какая?
— Вот только не надо делать сейчас вид, что ты вчера не сидел в ресторане с какой-то дамочкой.
Физически не могу молчать и держать все в себе. Роман ставит чашку на стол, а я теперь смотрю на большой букет роз в вазе.
— А это откуда? — медленно поднимаю руку, показывая на цветы.
— А это я вчера хотел подарить своей любимой девушке, пришел, а ее нет дома. Но потом нашлась — пьяная, в клуб хотела ехать, еле удержал.
— Мне?
Вот почему я рядом с ним растекаюсь как мороженое на жарком солнце?
— Конечно, тебе, — подходит ближе, скользит пальцами по лицу. — У меня только одна любимая девушка. Волнуюсь за ее здоровье, как бы в анонимные алкоголики ни пришлось записываться.
— Не заговаривай мне зубы.
— Следила за мной, да? Сыщик в юбке.
— Да, а ты трогал ее, в глаза смотрел.
— Дурочка ревнивая.
Улыбается, тянется, хочет поцеловать, но я отстраняюсь, смотрю в его глаза, жду ответа.
— Это была Люба, бывшая любовница моего отца.
— Любовница?
— Да, такая женщина, которая встречается с женатым мужчиной и спит с ним.
— Но…
— Это было давно, семь лет назад, отец умер.
— Извини. А что она хотела?
— Сам не понял, чушь какую-то несла, только время потерял.
Целует в висок, прижимает к себе, а я все равно не могу вздохнуть с облегчением, потому что вопросов становится еще больше. Эта женщина была любовницей его отца, сейчас — моего. Мыльная опера какая-то.
— Ты из-за этого напилась и хотела уехать от меня, но перед этим порвать танцпол?
Обнимаю, прижимаясь к нему сама. С ним так спокойно и надежно, а еще я люблю его и ревную ужасно.
— Голова болит?
— Ага.
— Надо бы похмелиться.
— Нет, нет, больше никогда, — качаю головой.
— Если нет, то завтракай и поехали. Я омлет приготовит.
— Сам?
— Нет, Тимофея позвал. Конечно, сам.
— Молодец какой, но в меня сейчас ничего не влезет.
На самом деле не хочу никуда ехать, предчувствие какое-то нехорошее. Или это просто похмелье?
