— Что ж… — Злость и негодование мешают нормально дышать, но их вытесняет иррациональный, леденящий душу страх. Цепляюсь за хвосты разбежавшихся мыслей и возвращаю их на единственно верную траекторию. — Не думала, что ты так быстро откажешься от прошлого. Не думала, что так мало для тебя значила…»
И тут же с мутного дна души прорывается совесть.
…Кого я пытаюсь обмануть?
Я была для него всем. Ему больно.
Больно настолько, что нет сил ждать, когда время залечит раны.
В таком состоянии помогает только месть — импульсивная, глупая, резкая, но освобождающая.
Он перешел улицу, вытащил из кармана плюшевое сердечко, поднес к нему зажигалку и… убил связанную со мной жизнь. Оставив на прощание манифест со своим обугленным сердцем.
Меня накрывает паническая атака — с удушьем, черными мушками и дурнотой, а по ее прошествии — блаженное умиротворение.
Будто часть души умерла и уже похоронена. И вместе с ней похоронены залетные надежды на счастье, боязнь потерь, ответственность и обязательства.
Осталась только уничтожающая тишина. И время, утекающее по капле из-под крана.
Стягиваю с толстой пачки денег синюю резинку и задумчиво раскладываю купюры по столешнице на манер пасьянса.
Все важные вехи в моей жизни отчего-то заканчиваются большими деньгами — только на сей раз их не украли, а заплатили ими за сговорчивость.
Никогда, ни при каких условиях не воспользуюсь ими.
Я сделала это во благо Тимура, совсем как в дорамах. Только там героями движет не трусость, а долг.
В темную форточку влетает свежий ветер, треплет легкомысленные оборки на платье, холодит виски. Комкаю салфетку, ликвидирую ею остатки слез и пробую рассуждать связно.
Зачем убиваться по сопливому мальчишке, с которым не было ни единого шанса на будущее, когда в поле зрения возник Дима — состоятельный надежный мужик, предел мечтаний всех моих ровесниц.
Мой билет в прекрасное далеко, который точно вызволит меня из дерьма.
Безупречные манеры, шикарная внешность, спокойствие и уверенность в каждом жесте… Я думаю о нем, только о нем, но, как ни стараюсь, мысли не становятся мечтами. Даже в Олеге я умудрялась находить качества, оправдывающие мои недоотношения с ним, но сейчас в программе, отвечающей за покорность и лояльность, кажется, произошел грандиозный сбой.
Все слова и поступки Димы до омерзения противны. Грязные намеки, выбор блюд за меня, снисходительные улыбочки, тоска в глазах, когда я рассказываю о чем-то действительно волнующем и значимом… Я не в восторге от сегодняшнего свидания, не хочу продолжения. Нет никакого желания подстраиваться, терпеть, угождать.
И я бы искренне предпочла остаться одинокой, смотреть свои дорамы, питаться вредной пищей и тихонько стареть.
Хорошо, что мама не может читать мысли. И не звонит, потому что уверена, что сейчас я в постели Димы реализую ее планы по захвату перспективного зятя.
***
Ясное тихое утро не приносит облегчения — просыпаюсь от ощущения страшной ошибки; вина за убийства чего-то живого, теплого, по истине важного растет и крепнет, каменеет в груди и валуном придавливает душу. Первое, что я вижу на фоне опущенных век, едва рассеиваются навязчивые сны — бледное чужое лицо Тимура.
Собираю себя по кусочкам, возвращаюсь в реальность.
Вползаю на кухню и обнаруживаю, что обе традиционные чашки для завтрака со вчерашнего дня стоят немытыми в раковине — я использовала их по очереди, но не удосужилась даже залить водой, и черная гуща коркой облепила тонкий фарфор.
А я так хочу выпить ароматный горячий эспрессо именно из одной из них, задохнуться от счастья в уютных объятиях и улыбнуться от нежного поцелуя в висок. Мне нужен совет — парадоксальный, абсурдный, но действенный, какой мог дать только Тимур. Я все еще не могу в полной мере осознать и прочувствовать, что его рядом больше не будет.
«…Меня без тебя не будет, ты же знаешь, Май!..»
Мне мутно, неуютно, страшно, душно…
И кофе приходится готовить самой.
Брожу по квартире, натыкаясь на мебель, кутаюсь в толстовку, но озноб стадами ледяных мурашек курсирует по телу. Одно неловкое движение, и коричневая жидкость из дежурной кружки с отколотым краем выплескивается на пыльный пол. С досадой заглядываю в нее, но вижу лишь потрескавшееся серое дно.
«Это. Полное. Дно».
Я хватаюсь за голову.
Даже идея манифестов принадлежала Тимуру, но он ее забрал. За два коротких месяца все мелочи накрепко завязались на нем.
Нестерпимо хочется курить.
«…Как только настигнет глобальное дерьмо, и ты потянешься к сигаретам, зажуй. И вспомни, что где-то есть я. Что я, как полный псих, в тебя верю…»
Больше в меня никто не верит.
Натурально бодаю лбом прохладную стену гостиной и подавляю рвущийся из горла визг.
Роюсь в растянутом кармане, закидываю в рот жвачку, и она тонет в слюне.
Ликвидирую кофейную лужу, выхожу на балкон, пошире раскрываю раму и глубоко вдыхаю загазованный июльский воздух. Обозреваю поблекшие, словно выцветшие, виды спального района, прислушиваюсь к своей забитой, слабой, как росток в темном подвале, душе, и убеждаю себя, что все к лучшему.
Буду чаще гулять. Займусь спортом. Заимею вожделенные кубики на прессе, набью еще одно тату, сменю работу, сама, без посторонней помощи, изменю идущую по накатанной жизнь…
Возвращаюсь в душный полумрак пустой квартиры — находиться здесь физически тяжело.
Быстро умываюсь ледяной водой, расчесываю пятерней волосы и собираю их в хвост. Меняю унылые домашние шмотки на ярко-зеленый сарафан и, подхватив телефон, рюкзак и ключи, выхожу за дверь.
Подставляя теплым деликатным лучам опухшее лицо, спешу к остановке — верные кеды давят листья одуванчиков, окурки и липовый цвет, обгоняют медлительных прохожих и вносят меня в пустую маршрутку.
Не впускаю в душу боль, борюсь с ней, всеми силами настраиваюсь на позитивный лад. Лето, прекрасный солнечный день, разгар отпуска…
Покупаю у ТРЦ стакан ледяного мятного чая, с удовольствием потягиваю его и медленно гуляю по суматошным городским улицам. И глубоко дышу — со спазмами, рваными вдохами и шумными выдохами.
Ловлю пару удачных кадров, тайком навожу на них камеру, сажусь на скамейку в сквере, и, прищурившись, с пристрастием оцениваю результат.
Моя бледная тень, убегающая далеко за кованые прутья забора с ярко-красным знаком, запрещающим вход — «Запретные мечты».
Голубоглазый ребенок, восторженно улыбнувшийся беззубым ртом из-под навеса коляски — «Нежность».
Именно так. Без сожалений и грусти.
Я просто чувствую нежность и хочу обнять весь мир, чтобы поделиться с ним исступленным болезненным теплом.
