— Пей, — прорычал он, раздражаясь. — Ты должна выпить как минимум сто пятьдесят миллилитров крови. Выпила ты от силы двадцать пять. Хочешь получить все это рот в рот?
Насколько могла отчаянно, она помотала головой и закрыла глаза, с отвращением сглатывая и морщась.
— Отпусти. Я не смогу… — чуть не плача, пробормотала она.
Ник терпеливо вздохнул.
— Сможешь, Марьяна… Кровь не хуже той дряни, которую кололи твоей сестре. Разве она когда-нибудь жаловалась?
Расчет был верным. Марьяна часто задышала, нахмурилась и стиснула зубы, а он вновь укусил свою руку и приложил к ее рту. На этот раз девичьи губки сами крепко прижались к его коже, даже как-то зло… По телу прошла волна странного упоения. Он закрыл глаза и откинул голову и свободную руку на закругленный бортик ванны. Ее сладкие нежные губы и обжигающий язычок бесконечно долго причиняли изощренную пытку. Кажется, проснувшаяся в ней хищница быстро привыкала… Ему нравилась эта хищница, и он расслабился, попытавшись вновь сконцентрироваться на воспоминаниях.
Темный, суровый, какой-то размазанный и неопределенный образ отца возник снова, хоть Никита и не мог вспомнить его лицо. Казалось, что он был всесильным и безжалостным, но мальчика все равно непреодолимо к нему тянуло как к надежной опоре, которая могла защитить, заполнить собой вдруг возникшую пустоту и боль. Только отца никогда не было рядом. Он вечно был занят делами, отсутствовал или держался на расстоянии, разговаривая с сыном разве что по делу, когда хотел осведомиться о его учебе. Смерть жены ничего не изменила в его привычках.
Огромная усадьба, которая раньше была полна любопытных загадок, тайн и приключений, разом потеряла для Никиты всю свою привлекательность. В ней царила смерть, и из нее хотелось бежать. Старый сад тоже больше не радовал своей пышущей роскошью. Его красота и буйный цвет теперь казались кощунственными. От беленых бесконечных стволов рябило в глазах, а от беспощадного палящего солнца нельзя было укрыться под полупрозрачными ажурными тенями. Никита убежал во флигель, где обитали слуги и где как всегда царила жизнь, а еще там его поили парным молоком на кухне, кормили земляничным вареньем, медом и свежей сдобой. Сейчас есть не хотелось, но здесь по крайней мере нашлись нежные женские руки и теплые слова, чтобы обогреть и успокоить. Мальчик сам не заметил, как уснул в углу на лавке у теплой печки на кухне, совершенно позабыв про время и про похороны, на которых он должен был присутствовать вместе с отцом. К тому же во сне мама была жива, смеялась и бегала по залитому солнцем цветущему саду вместе с ним, играя в прятки.
Из сладко-обманчивого сна ребенка вырвал бешеный окрик отца, уже одетого в торжественный траур и вспомнившего о сыне лишь в последнюю минуту. Собственно, о спящем в углу мальчике из-за всеобщей беготни все забыли, тогда как открытая коляска, запряженная двумя вороными, ждала у парадного входа главного особняка, как и вся погребальная процессия, собравшая весь свет провинциального общества. Схватив сына за ухо, отец выволок его на улицу и, продолжая отчитывать, зло шипя, потребовал к себе слуг, няню и гувернантку, чтобы сонного и еще толком ничего не соображающего восьмилетнего недотепу одели и привели в порядок за считанные минуты.
Остальные события того дня обрушились на Ника в один момент. От них стало тошно, но вскоре накатило привычное равнодушие, ведь с тех пор утекло столько лет… Вспомнив про Марьяну, Ник вздрогнул и открыл глаза. Вода уже дошла ему до груди, приятно омывая и согревая девушку в его руках. Их тела едва заметно колыхались в невесомости, невольно соприкасаясь, ласкаясь и наполняясь страстью. Она, конечно же, почувствовала его окаменевший член бедром и потому вдруг попыталась вырваться. В этот момент, всплеснув воду, Никита сомкнул объятья — крепко, властно, горячо, потому что почувствовал, как ее до сих пор прохладное и обессиленное тело накрыло жаром и желанием, а сердце заколотилось с удвоенной силой. Его губы тронула улыбка. Все-таки, она ожила.
— Не сопротивляйся мне. Ты еще не достаточно выпила, — прошептал он ей в губы и тут же снова почувствовал ответный приступ желания, смешанного с гневом. Девушка изо всех сил уперлась ему в грудь, пытаясь выскользнуть из его рук.
— Не смей меня трогать… Ты чуть меня не убил… — горячим шепотом опалила она его лицо, задыхаясь от волнения. Похоже, прежние силы начали к ней возвращаться.
— Не трону, глупая зайка, — мягко улыбнулся он. — Обещаю.
Она недоверчиво взглянула в его глаза — вся раскрасневшаяся, взволнованная, немного испуганная, живая и чувственная прежняя Марьяна. Не собираясь дожидаться ее согласия, он припал к ней крепким поцелуем, делясь с ней еще одной дозой необходимой крови, пока она отчаянно мычала и пыталась вырваться. Стоило ему ослабить захват, как девушка метнулась на другой конец ванны, вся сжавшись, как запуганный зверек. Еще бы не дрожать от страха, когда он сотворил с ней такое.
Ничуть не смущаясь собственной наготы, Никита встал, вылез из ванны на мягкий махровый коврик, взял со стойки аккуратно сложенное полотенце и прошелся им по телу. Затем отбросил свое полотенце на пол и взял еще одно чистое. Все это время она следила за ним внимательным настороженным взглядом существа, в любой момент готового к нападению.
— Вставай, — привычным приказным тоном потребовал он, разворачивая полотенце перед ней.
— Я и сама в состоянии вытереться, — все еще запинаясь пролепетала она упрямо. — Просто выйди.
— Мне кажется, ты переоцениваешь свои силы, — ничуть не удивившись, заметил он, продолжая держать перед ней полотенце. — Голова может закружиться в любой момент. Ты еще очень слаба. Не хотелось бы иметь дело еще и с переломом или сотрясением.
Немного поколебавшись, она медленно встала, держась за бортик и прислушиваясь к своим ощущениям. Видно было, что ее состояние действительно пока что далеко от отличного, и ее шатает. Пытаясь перешагнуть через борт, она вдруг качнулась, но Ник вовремя оказался рядом, чтобы подхватить ее под мышки, завернуть в полотенце и вынуть из ванны, прижав к себе.
— Голова кружится… — выдохнула она, едва стоя на ногах и уткнувшись лбом ему в грудь. Ноги подгибались, все тело дрожало. — И тошнит…
Ник убрал волосы с ее лица и мягко развернул ее к ванне, из которой вода уже сбегала в канализацию. Ее плечи дрожали, а через секунду она уже осела на махровый коврик на колени, приникая к бортику ванны, а потом ее вывернуло кровью, что она пила. Ник вздохнул, включил кран, умыл ее и вытер лицо полотенцем. Она даже не сопротивлялась, снова почувствовав слабость.
— Пойдем в постель, — сказал он, подхватывая ее на руки, завернутую в полотенце. — Я введу тебе свою кровь внутривенно. От переливания тоже могут быть неприятные ощущения, но все же лучше, чем это.
— Никогда больше не хочу пробовать кровь на вкус… — слабо пробормотала она, уткнувшись лицом ему в грудь и расслабляясь. Ник снова невольно улыбнулся и почему-то поцеловал ее в лоб. Это был какой-то странный порыв нежности и заботы, а вовсе не похоти, какую он испытывал к ней обычно практически постоянно. Девушка подняла на него усталый, измученный, но все же тоже удивленный взгляд. Затем быстро покраснела и тут же зажмурилась, будто ребенок, считающий, что его никто не видит, стоит ему лишь закрыть глаза. Глупая зайка…
