Последний приезд князя в свое имение не затянулся больше пары дней. В первый из них он устроил мне комплексный экзамен, результатами которого остался в целом доволен. Лишь один мой ответ вывел его из себя. Когда он спросил, как я вижу свое будущее, я сказал, что собираюсь стать писателем. «Вздор!» — взревел он, назвал меня болваном, пустомелей и бездельником, пригрозил выпороть, а потом выгнал вон, бросая в спину угрозы, что перепишет наследство на дальних родственников, если я вздумаю заниматься бумагомарательством. Сейчас я почему-то вспоминаю об этой гневной тираде с улыбкой, а тогда я сбежал и прошатался полночи по предместью, весь кипя от злости и ругая вдруг объявившегося отца, на чем свет стоит. За побег меня на следующее же утро действительно выпороли, а всю оставшуюся половину дня паковали мои вещи, чтобы назавтра отправить в Петербург в избранный отцом пансион. Накануне мне исполнилось двенадцать.
Не стану записывать воспоминания о годах, проведенных в пансионе. Скажу лишь, что они не превратили меня в светского юношу или душу компании. Я оставался таким же замкнутым, отчужденным и диким, и, если бы не мои блестящие успехи в учебе, меня вышвырнули бы из этого благородного заведения раньше, чем это сделал бы мой отец, постоянно получавший жалобы от директора, членов университетского совета и почетных членов родителей обучающихся за драки и асоциальное поведение. Избалованные, самовлюбленные и при этом вечно сбивающиеся в кучки сокурсники, казалось, только для того и являлись на занятия, чтобы делать мою жизнь адом. Впрочем, от меня им тоже всегда порядком доставалось, особенно, когда дело касалось вполне допустимых состязаний в фехтовании, стрельбе, скачках или борьбе.
Придя к выводу, что я достаточно самоотвержен и бесшабашен, отец определил, что мою карьеру необходимо развивать на военном поприще, поэтому, по окончании пансиона, я был определен в кавалерийское училище, лучшее привилегированное военное учебное заведение того времени, чтобы после этого немедленно отправиться на военную службу и снискать себе славу воина».
Увлеченная чтением и необыкновенно взволнованная Марьяна не сразу обратила внимание на рев двигателей, доносящийся с улицы. Когда же она вдруг услышала шум и грохот на первом этаже, все в ней обмерло и на миг зависло в головокружительной невесомости. Там был не Ник. В доме явно вышибли дверь и внизу раздался топот нескольких пар ног, а также грубые голоса.
ГЛАВА 25
Десять лет… Он не был здесь десять лет и, если честно, никогда не мечтал вернуться обратно. От этого места невольно заострялись клыки, мышцы каменели, а руки сжимались в кулаки, не говоря уже об ознобе на спине и встающих дыбом волосах на затылке. Нет, это был не страх, именно это место отучило его бояться боли и даже смерти, потому что тут не только убивали не раз, но и воскрешали с не меньшей жестокостью. Просто здесь, на грани жизни и смерти, пробуждался инстинкт самосохранения, жажда убивать и непреодолимый голод.
Швейцар учтиво поздоровался и раскрыл перед ним дверь, за которой простиралось ослепительное царство чистейшей белизны, сверкающих зеркал и хрусталя, обрушивающегося с потолков струящимися ледяными водопадами люстр. От тишины и акустики в ушах звенело. Сейчас роскошное огромное фойе отеля практически пустовало. На ресепшен несколько работников в белоснежных костюмах подняли головы, но их опередил неизменный метрдотель, знакомый Нику еще со времен, когда он сам бывал здесь постоянным клиентом и одним из главных гвоздей местной программы. Молодой подтянутый мужчина, тоже облаченный в белое, приблизился к нему и нейтрально улыбнулся.
— Здравствуйте. Чем могу быть полезен?
Никиту он прекрасно помнил, но теперь, видно, предпочитал делать вид, что забыл, и держал приличествующую закрытому клубному заведению дистанцию.
— Я бы хотел видеть главного.
— Боюсь, это невозможно. Его здесь нет. Вам следует связаться с его секретарем и назначить встречу.
Никита смерил стоящего перед ним вампира надменным взглядом.
— Я смотрю, роль слуги тебе еще не приелась…
Всего лишь на миг он почувствовал в нем вспышку ярости и вызов, но эти чувства быстро улеглись. Вышколенный метрдотель учтиво склонил голову, будто поддерживая светскую беседу.
— Вы правы. Я люблю и уважаю свою работу. Отнеситесь и вы с уважением к правилам нашего заведения. Вы не имеете клубной карты и не имеете рекомендации и поручительства одного из действующих членов. Вход в наш клуб для вас находится под запретом. Если Алексей Владимирович посчитает нужным вас принять, буду рад вам помочь.
Никита выслушал эту пафосную речь с откровенным безразличием, глядя в глаза молодого человека пустым, ничего не выражающим взглядом, затем решительно обошел его, слегка задев плечом и невозмутимо направился к лифтам. Сейчас ощущение было такое, будто он ушел отсюда только вчера. Ничего не поменялось в этом месте, ни нравы, ни атмосфера, ни правила. Поменялся только он сам. Ему стало плевать на все, что он здесь видел.
— Боюсь, мне придется принять меры, — прозвучал из-за спины тот же холодный, но по-прежнему учтивый голос.
— А ты не бойся, — бросил Ник, не оборачиваясь, слушая, как собственные шаги отдаются эхом в огромном мраморном зале и звоном в миллионах хрустальных капель, свисающих с люстр.
Спокойно добравшись до лифта, он нажал на кнопку вызова. Стеклянные двери разъехались, впуская его внутрь. Ник зашел в кабину. Ничего не произошло. Пока. Что его ожидало, он прекрасно знал и потому не боялся. Просто внутренне поморщился, готовясь к малоприятной и, скорее всего, болезненной встрече. Он нажал на седьмой этаж и вышел в пустой холл, такой же белоснежный и сверкающий, как и внизу, но поменьше. Отличие также состояло в том, что пустота была кажущейся. Здесь его уже ждали, и теперь у него был всего один шанс доказать, что он достоин того, чтобы его выслушали. Чувствуя подступающих со всех сторон, но пока невидимых противников, он, тем не менее, повернул в нужную ему сторону и направился через холл к коридору, ведущему к кабинету бывшего босса.
За спиной вдруг послышались шаги, чужая аура, чужое ровное сердцебиение, запах опасности и смерти. Этого типа он помнил хорошо и, не поворачивая корпуса, обернулся через плечо, замерев на месте.
— Никита… — приветственно улыбнулся ему неслышно вышедший из какой-то двери молодой парень в белом костюме. Не слишком высокий, с виду даже хрупкий, юный и очень пафосный мальчишка, почти подросток. Говорят, его обратили в девятнадцать лет, и в нем еще осталось бы много подростковой дикости, если бы не суровые тренировки и аутотренинги. Сколько Ник себя помнил, он всегда был личным телохранителем главного, потому что был одним из лучших. Похоже, и сейчас ничего не поменялось. В этом фешенебельном заведении, видимо, все оставалось неизменным, независимо от того, что творилось за его дверьми. Когда-то Алекс рассказывал ему, какие трагедии разворачивались у него на глазах, на улице за окнами отеля, например, во времена революции, но и тогда он устоял. Сейчас один из лучших известных ему бойцов этого места приближался к нему сзади неторопливой походочкой, с виду не вооруженный, но по-настоящему смертоносный как всегда. — Хотел бы сказать, что рад тебя видеть после стольких лет, но при данных обстоятельствах не могу, — продолжил юноша не слишком-то учтиво. — Ты знаешь наши правила… Однако, если все же рассчитываешь на аудиенцию, могу замолвить за тебя словечко.
