— Кто сказал про кровь? — зло ухмыльнулся Баяр. – Раскаленное железо ничуть не хуже развязывает язык, чем нож.
Он был очень зол. Никогда в жизни, кажется, Баяр еще не подходил к тому пределу, за которым заканчивался человек и начинался демон. Если бы дело касалось только его – он никогда не переступил бы черту. Но они забрали его Дженну. И что еще хуже – его ребенка, зреющего в ее чреве. Забрали его мечту, его кровь, то, ради чего стоило жить. Он понимал сейчас, что готов убить брата самым жестоким образом и ни на мгновение не пожалеет о его смерти.
Сулим что-то вопил там, пытался сопротивляться, но кто его слушал? Для своих воинов Баяр был не просто ханом, он был отцом и божеством. Он заслонил бы их от стрелы в бою, и они сделали бы для него то же самое. Что мог им сказать какой-то там Сулим?
Пошатываясь и закусывая губы от слабости, обливаясь холодным потом, Баяр вышел из шатра – в самом ярком своем наряде, в меховой шапке, скрывающей мокрый лоб. Сел напротив дрожащего брата, проведя ладонью над серым ноздреватым камнем, что кохтэ использовали как топливо, шепнув одними губами: “гал”. Вспыхнул огонь.
Сулим, никогда прежде не видевший, чтобы хан колдовал, вовсе даже не подозревавший об этом его умении, стал хватать воздух губами словно рыба, вытащенная из воды.
— Скажи мне, любимый младший брат, – вкрадчиво начал Баяр, краем глаза замечая, как рядом и за спиной на землю опускаются его десятники. — Где моя жена?
— Да откуда я знаю, Баяр-ах, – захлебываясь страхом, отвечал Сулим. — Разве я ей сторож? Может, она и вовсе сама сбежала от тебя?
— Наран, дай мне мой кинжал.
Верный сотник немедленно протянул кинжал своему хану. Баяр рассек лезвием клинка веселое пламя, неспешно вертя оружие в огне. Он очень хорошо знал своего брата.
— Для чего ты приехал сюда, Сулим?
— Я… бежал от Карына.
— Это ложь, – неожиданно подал голос Бурсул. — Я сам видел однажды, как Сулим и Карын разговаривали вполне мирно. Да и мне Сулим сказал не так. Сказал, хочет убедиться, что с братом его любимым все в порядке, что он не погибнет суровой зимой.
— Очень хорошо, – Баяр достал из пламени раскаленный докрасна кинжал и вдруг резким движением прижал его лезвие к бедру Сулима. Мужчина завопил истошно – как тот буйвол давеча. От этого крика у Баяра виски прострелило болью, пришлось прикусить губу до металлического вкуса. Он и не знал, как был страшен в этот миг. Худой, бледный, с ввалившимися глазами, сверкающими как пламя, с каплями крови, стекающими по подбородку.
— Я… я все скажу, — визжал Сулим, весь сотрясаясь как от судорог. — Все скажу! Карын… он забрал Дженну, ее люди!
— Зачем? — Баяр усмехнулся, убирая кинжал. На толстых замшевых штанах брата зияла черная прореха, а кожа под ней была невредима. Хан был очень аккуратен. Но Сулиму этого было достаточно.
— Дженна твоя – демон. Он убьет Карына, я точно знаю, я… мать видела это. Она мне рассказала.
— А мать-то здесь при чем?
— Она брала у Аасора траву… когда еще нашли этого мальчишку, истекающего кровью. И спрашивала предков про него.
От изумления Баяр едва не выронил нож.
— О чем ты говоришь? Мать знала, что Дженай – девушка?
— Конечно, знала. И отец знал, – раздраженно ответил Сулим. Исследовав свою ногу, он вдруг обнаружил, что невредим, и в его груди вспыхнула надежда. Это же Баяр – его старший брат, любивший его! Еще не поздно сейчас искусно соврать и выйти из этой неприятной ситуации сухим. — Или ты думаешь, что можно не заметить, что она – девчонка? Или думаешь, Аасор посмел бы нарушить все традиции? Они знали… в матери силен дух огня. Она спрашивала предков, и они сказали, что Дженна убьет Карына и будет твоей женой.
Сулим вдруг вспомнил, как прибежал к матери после разговора с Карыном. Он всегда советовался с ней. Они были очень близки, мать и сын. Именно он утешал ее, когда отец развлекался с юной наложницей, именно он помог матери решить эту небольшую проблему. А теперь он спрашивал, как лучше поступить.
— Так зачем же был этот суд? – гневно спросил Баяр.
— Чтобы ты ушел. И познал мудрость. И стал, наконец, мужчиной и вождем своего народа. Я пошел за тобой, брат, мать отправила меня тебе на помощь. А Карын… Карын тоже это все понял и пожелал тебя убить. И послал Илгыз…
— Это правда, – неожиданно раздался глубокий женский голос. — Карын мне так и сказал. И я согласилась и пошла. Вот только слушаться я его не захотела. Зачем мне убивать Баяра, если я могу остаться в его шатрах и никогда больше не возвращаться к человеку, которому я не нужна?
Баяр вздохнул. И кому верить?
— Где Дженна? — повторил он свой самый первый вопрос.
— У Карына, – быстро ответил Сулим. — Она ему нужна…
— Чтобы отомстить Баяру за все. Неважно, живому или мертвому, — закончила сурово Илгыз.
Еще несколько минут назад Баяр думал, что испытал все на свете. Он познал гнев, туманящий рассудок. Он попробовал на вкус боль, которую могли причинить только самые близкие и любимые. Он чуял дыхание смерти на своем лице, вкусил спокойствие и безмятежность последних мыслей. Знал счастье, страсть и любовь к женщине.
А теперь его охватил страх — кажется, впервые в жизни. Удушающий, липкий как паутина, холодный, как зимняя полынья, выбивающий дыхание, как удар лошадиным копытом в грудь. До этого момента он все-таки надеялся, что Дженна у иштырцев или у тирахов. Это был бы болезненный удар, но он знал – ее б не тронули. Она бы стала оружием, которым можно было ударить по его народу. Но Карын… Баяр прекрасно знал, на что способен его старший брат.
Сулиму он не верил совершенно, впрочем, Илгыз тоже. А сам сейчас был слишком слаб, чтобы сесть на коня и мчаться следом.
Время утекало, как песок сквозь пальцы. Одна надежда была на то, что отец или мать не позволят Карыну натворить что-то непоправимое. И еще — Дженна сильная. Она… наверное, она сможет пережить и пытки, и насилие. Она настоящий воин.
41. Диверсантка
Женька молчала. Утром ее разбудили женщины, немолодые уже, с узловатыми коричневыми руками, пустыми узкими глазами и волосами, заплетенными в две косы. Она уже знала: знак замужества. Те, кто свободен, часто плетут себе много тонких косичек, или одну, или вовсе ничего не плетут – но это редко. В степи с распущенными волосами неудобно, мешает.
Она молчала, когда ее мыли, терли мочалками из овечьей шерсти. Молчала, когда одевали в роскошные одежды: шелковые черные панталоны и сорочку, алый халат, поверх – отороченный густым серым мехом жилет. На ноги – сапоги с войлочным носком, на голову – шапку с острым мехом. На запястья надели звенящие браслеты, поахали, что уши у Дженны не проколоты. Хотели тут же проколоть, но она посмотрела на них так, что те шарахнулись и вытаращили глаза, шепча: “Шулам, шулам” (*ведьма).
