— Ты можешь поверить, что она танцевала?!
— Конечно, могу. — Пенн привлек жену еще ближе. — Потому что — знаешь, что лучше даже счастливых концовок?
— Что?
— Счастливые серединки.
— Думаешь?
— Такие же счастливые, только без окончательности концовок. Такие же счастливые, только с достаточным пространством для роста. Что может быть лучше?
— На какое-то время, — сказала Рози.
— Какое-то время — это очень долго, — ответил Пенн.
Поппи никак не могла стоять там и смотреть, как танцуют родители, поэтому допила сок и сказала Джейку, что сейчас вернется. Она вспомнила «собственный» туалет в фиш-спа в Чианг Мае, туалет медсестры, которым ее заставляли пользоваться в Висконсине, многочисленные кабинки, в которых она побывала за те годы, когда брала уроки плавания, или ходила на пляж вместе с ПАНК, или когда в летнем лагере был день бассейна. Иногда быть Поппи было трудно и сложно. Иногда сложность заключалась только в туалете.
Когда она вышла из кабинки, там, наклонившись над раковинами, стояла Агги, сунув ладони в подмышки и сжав их в кулаки. И желудок Поппи тоже сжался, точно кулак. Она была так рада видеть Агги, что казалось, будто из глаз вот-вот брызнут слезы. И так нервничала при виде Агги, что казалось, будто из глаз вот-вот брызнут слезы. Была некоторая вероятность, что она еще и злилась, но Агги все же была лучшей подругой во всей Вселенной, так что, наверное, нет, не злилась. Была некоторая вероятность, что поездка на другой конец света и работа с нищими, часто больными, иногда осиротевшими детьми подарили ей зрелый взгляд на человеческую природу, который поможет справиться с этой ситуацией. Но Агги была лучшей подругой во всей Вселенной. Так что, наверное, нет, не поможет.
— Привет, — сказала Агги.
— Привет.
Поппи вспомнила, как подруга впервые постучала в ее окно в тот вечер, когда они познакомились, в тот вечер, когда они стали соседствующими принцессами-соперницами. Тот разговор начинался так же — «привет-привет» — стеснительно, но многообещающе, суля миллион хороших вещей в будущем. Поппи пришлось признать, что «привет-привет» было не таким уж необычным способом начать разговор, а потому, наверное, не раскрывало некоей судьбоносной общности, но на один полный благодати момент ей все равно так показалось.
А потом заклятие развеялось, потому что рот Агги произнес:
— Как там, в Таиланде? — но тон при этом говорил: Мне совершенно наплевать на все, что ты еще когда-либо скажешь. Однако Агги пришла сюда за ней, так что, может, она имела в виду нечто иное.
— Жарко. Безумно. И удивительно типа как. А как здесь?
— Отстойно. Тупо. Скучно до ужаса, — а потом с насмешкой: — Ну что, новую лучшую подругу-то завела?
— Нет, — Поппи подумала о друзьях, которые появились у нее в Таиланде — о маленьких учениках, которые показали ей все о Будде, и о том, как школа меняет жизнь, и как надо рассказывать истории, и как любить семью; и о Кей, которая показала, как быть между и жить посреди. — А ты?
Агги фыркнула в ответ:
— А тебе вообще дозволено быть здесь?
— В школе?
— В девчачьем туалете.
О…
— Наверное, — сказала Поппи туфлям. — Мои родители рассказали мистеру Менендесу еще в начале первого класса. Он сказал, что дозволено.
— Ты рассказала мистеру Менендесу, но не мне?!
— Не я, — жалко выговорила Поппи. — Родители.
— Может, теперь не дозволено.
— Ничего не изменилось.
— Все изменилось, — возразила Агги. Но не злобно. Печально.
— Почему?! — не просто печально. Душераздирающе.
— Мы больше не можем быть подругами.
Поэтому все изменилось? Или как?
— Почему?
— А как?! — Агги почти кричала. — Чем мы сможем заниматься вместе? Мы больше не можем устраивать ночевки! Мы больше не можем разговаривать о тех вещах, о которых разговаривали! Мы не можем быть принцессами-соперницами! Мы не можем ставить пьесы!
— Потому что я тебе больше не нравлюсь?
— Потому что я больше тебя не знаю!
— Я прежняя! — крикнула Поппи. — Я точно такая же, как всегда! Мы по-прежнему можем ставить пьесы и быть принцессами! Мы по-прежнему можем устраивать ночевки!
— Я даже не… — по выражению лица Агги казалось, что она пытается выполнить в уме деление столбиком. — Поппи, если я задам тебе вопрос, ты ответишь мне правду?
— Да.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Ты мальчик или девочка? — спросила Агги.
— Нет! — Поппи заставила себя посмотреть на лучшую подругу во всей Вселенной. Она подумала о сказке, которую рассказывала ученикам в Таиланде, о том, насколько было бы легче, если бы у нее были магия и волшебная палочка. — Не то и не то.
— Я не это имею в виду. — Агги скорчила гримасу. Потом смягчила ее. Потом спросила: — Тогда кто ты?
— Не знаю. Кто-то еще.
— А кто еще есть? — и впервые за весь вечер голос Агги прозвучал так, будто вопрос, который она задавала, на самом деле был вопросом, который она задавала.
— Я — всё вышеперечисленное. — Поппи не могла не улыбнуться, и это тоже было какое-то волшебство, потому что Агги не смогла не улыбнуться в ответ. — И стану еще бóльшим.
— Что это значит?
— Это сложно. — Теперь, когда Агги улыбалась, у нее едва не закружилась голова. Она осознала, что до смерти хочется обо всем этом поговорить. — Наверное, я сложная. Меня трудно объяснить. Я своего рода чудачка.
— Эй, это не ты чудачка! — сказала Агги. — А я.
— Правильно, — признала Поппи. — Очень правильно. Тогда, наверное, мы обе чудачки. Может, потому мы так нравимся друг другу.
— В любом случае для принцесс мы слишком большие. — Теперь Агги улыбалась во весь рот. — Отныне и впредь можем быть чудачками-соперницами.
Когда они вернулись домой, никто не спал.
— Папа с мамой танцевали? — Лицо Бена выражало чистое сострадание.
— Угу.
— Фуу-у! — хором.
— Медленный танец? — спросил Ригель.
— Угу.
— Фуу-у!
— Он трогал ее за задницу? — поинтересовался Ру.
— Не говори «задница», Ру, — рассеянно обронил Пенн, ища в морозилке мороженое.
— Фу-у, Ру, гадость какая! — воскликнул Орион.
— Но трогал ведь, правда?
Поппи крепко зажмурилась и попыталась думать о чем-нибудь другом.
— У вашей матери великолепная задница, — снизошел отозваться Пенн изнутри холодильника.
