С этими словами Уинсам поправил галстук и приготовился прыгать.
– Слушай, – сказал появившийся из кухни Хряк Бодайн, – разве ты не знаешь, что жизнь – это самое прекрасное, что у тебя есть?
– Это я уже слышал, – ответил Уинсам и прыгнул. Но он забыл о пожарной лестнице тремя футами ниже. К тому моменту как он поднялся и перенес ногу через перила, Хряк успел выскочить в окно. Уинсам уже второй раз пытался упасть, когда Хряк поймал его за ремень.
– Да погоди ты, – крикнул Хряк.
Писавший во дворе пьянчужка глянул вверх и заорал, созывая всех на просмотр самоубийства. В домах вспыхнул свет, открылись окна, и у Хряка с Уинсамом появилась аудитория. Уинсам висел, сложившись как перочинный нож, безмятежно взирал на пьянчужку и поливал его отборной бранью.
– Может, отпустишь, – немного погодя предложил он Хряку. – Руки еще не устали?
Хряк признался, что да, устали.
– Кстати, – добавил он, – я тебе не рассказывал про упаковщика коки, пьяного кокни и сладкие соки?
Уинсама разобрал смех, и Хряк мощным рывком перевалил его через низенькие перила на площадку пожарной лестницы.
– Так нечестно, – заявил Уинсам отдувавшемуся Хряку. Вырвался и помчался вниз по лестнице. Хряк, сопя как кофеварка-эспрессо с поврежденным клапаном, последовал за ним секундой позже, Он поймал Уинсама двумя этажами ниже; Уинсам стоял на перилах, зажав пальцами нос. Хряк перекинул Руни через плечо и угрюмо потащил по пожарной лестнице вверх. Уинсам вывернулся и сбежал еще на этаж вниз.
– Сойдет, – крикнул он. – Целых четыре этажа. Высота нормальная.
Во дворе любитель рок-н-ролла вновь врубил радио. «Не будь жестокой», запел Элвис Пресли, создавая музыкальный фон сцене. До Хряка донесся приближавшийся вой полицейских сирен.
Они продолжали бегать вверх и вниз, то и дело выскакивая на пожарную лестницу. Через некоторое время у обоих закружились головы, и оба стали глупо хихикать. Зрители подбадривали их криками. В Нью-Йорке происходит так мало интересных событий. Полицейские с сетями, прожекторами и лестницами вломились во двор.
В конце концов Хряк зажал Уинсама на первой площадке пожарной лестницы – на высоте примерно в пол-этажа над землей. К этому времени легавые успели растянуть сеть.
– Все еще хочешь прыгать? – спросил Хряк.
– Да, – сказал Уинсам.
– Валяй, – разрешил Хряк.
Уинсам прыгнул ласточкой, рассчитывая приземлиться на голову. Разумеется, угодил в сеть. Подскочил, вялой куклой плюхнулся обратно, после чего на него легко надели смирительную рубашку и повезли в Белльвью.
Хряк вдруг вспомнил, что он уже восемь месяцев в самоволке, сообразил, что легавых можно рассматривать как своего рода сухопутный береговой патруль, развернулся и стремительно вскарабкался по пожарной лестнице к окну Рэйчел, вынудив добропорядочных граждан тушить свет и слушать Элвиса Пресли. Забравшись в квартиру, он решил надеть старое платье Рэйчел, повязать платок и говорить фальцетом, если легавым вздумается подняться для выяснения обстоятельств. Тогда они в тупости своей обязательно примут его за женщину.
V
В Айдл-уайлде толстая трехлетняя девочка, сидя на усыпанном перхотью плече отца, дожидалась разрешения запрыгать по бетонированной дорожке к самолету, выполнявшему рейс Майами – Гавана – Сан-Хуан, и брезгливо посматривала через полуопущенные веки на толпу родственников, собравшихся на проводы. «Кукарачита, – сюсюкали родственники, – до встречи, пока».
В предотлетные часы аэропорт был переполнен. Передав по радио сообщение для Эстер, Рэйчел наугад рыскала в толпе, надеясь найти скрывшуюся подругу. В конце концов остановилась рядом с Профейном у ограждения.
– Мы прямо как ангелы-хранители.
– Я проверил рейсы «Пан-Америкэн» и других больших компаний, – сказал Профейн. – На них все билеты были проданы за несколько дней. Остается только утренний рейс компании «Англо-эйрлайнз».
По радио объявили посадку; на взлетной полосе стоял потрепанный и еле различимый в слепящем свете прожекторов самолет DC-3. Открыли проход, и заждавшиеся пассажиры двинулись к самолету. Друзья пуэрториканской малышки пришли с маракасами, трещотками и барабанчиками. Они повели девочку к самолету сплоченным эскортом телохранителей. Редкие полицейские пытались помешать шествию. Кто-то из провожавших запел, другие подхватили, и вскоре пели уже все.
– Вон она, – закричала Рэйчел.
Эстер проскочила между рядами автоматических камер хранения и лавировала в толпе; Слэб вертелся у нее под ногами. Эстер, рыдая в голос и оставляя за собой мокрый след из капель одеколона, которые сочились из дорожной сумки и тут же испарялись на горячем бетоне, моментально затерялась среди пуэрториканцев. Рэйчел ринулась за пей и, огибая подвернувшегося полицейского, с размаху налетела на Слэба.
– Ух, – выдохнул Слэб.
– Что ты еще придумал, дубина? Слэб придержал Рэйчел за руку.
– Пусть идет, – сказал он. – Она так решила.
– Это ты ее вынудил, – набросилась на него Рэйчел. – Хочешь полностью подчинить ее себе? Не сумел сладить со мной и нашел девочку послабее, себе под стать? Переноси свою дурь на холсты, а ее оставь в покое.
Вот так и получилось, что Шальная Братва устроила легавым веселенький вечер. Раздались трели свистков. На середине пути от ограждения к самолету разразилась мелкомасштабная стычка.
Ну и ничего страшного, верно? На дворе август, а легавые и впрямь не жалуют пуэрториканцев. Сложный полиритмический перестук ритм-группы, сопровождавшей Кукарачиту, превратился в сердитое жужжание стаи саранчи на подлете к плодородному полю. Слэб во всеуслышанье хаял недоброй памяти дни, когда ему доводилось оказываться на одной горизонтали с Рэйчел.
Профейн тем временем вертелся, стараясь удержаться на ногах. Он потерял из виду Эстер, которая воспользовалась суматохой, как дымовой завесой. Кто-то включил световую сигнализацию, но от мигающих огней паника в этой части Айлд-уайлда только усилилась.
Наконец Профейн пробился через небольшое скопление провожающих и увидел, что Эстер бежит к самолету. Она потеряла туфлю. Он бросился за ней, но тут кто-то упал прямо ему под ноги. Профейн, споткнувшись, рухнул на землю, а когда открыл глаза, то увидел перед собою пару смутно знакомых женских ножек.
– Бенито. – Надутые губки, печальный вид, но сексуальна, как всегда.
– Черт, только этого недоставало.
Она возвращалась в Сан-Хуан. О том, как прожила эти месяцы после приключения в клубе, не сказала ни слова.
– Фина, Фина, не уходи. – Впрочем, какой смысл держать, словно фотографию в бумажнике, давно угасшую – хотя и не вполне осознанную – любовь, улетающую в Сан-Хуан?
– Ангел и Джеронимо тоже здесь. – Она рассеянно огляделась. – Они хотят, чтобы я уехала. – И Фина двинулась дальше. Профейн, бессвязно бормоча, пошел следом. Об Эстер он забыл. Мимо пробежали Кукарачита с папашей. Профейн и Фина прошли мимо валявшейся на дорожке туфли Эстер со сломанным каблуком.
