Женщина отчетливо помнила свой первый урок в одиннадцатом «В». Новое место работы, новые коллеги, новые правила – все это немного пугало, давила на Людмилу и ответственность, невольно возложенная на нее подругой. К вводному занятию в выпускном классе Люда готовилась почти три дня. Написала подробный план, отрепетировала речь. Но когда поворачивала ручку двери, прежде чем войти к детям, рука у нее мелко тряслась.
И вот – все двадцать три человека. Почти взрослые, кому-то уже до конца этого учебного года исполниться восемнадцать, но всем им придется за это время принять множество непростых решений, и она должна им помочь, должна подготовить к экзаменам, к жизни за пределами школьных стен.
– Здравствуйте, ребята, – несмотря на сдержанную улыбку, слова прозвучали сухо.
Двадцать три пары глаз: зеленых, голубых, темных, обратились в ее сторону. В некоторых читалось любопытство, некоторые смотрели с удивлением, но никто не смотрел на нее так, как высокий подросток, сидящий на самых задах. Спокойный, немного насмешливый взгляд карих глаз, впрочем, лишенный какого-либо вызова. Этот взгляд не подходил подростку, не мог ему принадлежать. Так смотрят на ровесника, а не на учителя, не на старшего. От этого взгляда Люда смешалась, но все же продолжила одно за другим выдавать заученные слова:
– Меня зовут Людмила Алексеевна Часовчук, я ваш новый учитель русского языка и литературы.
– Да видим, что не старый, – раздалось откуда-то слева.
Первый камешек, и если она не хочет, чтобы весь оставшийся год в нее летели другие, тяжелее, надо подыскать достойный ответ. Она не виновата в том, что молода, не виновата в том, что предыдущий преподаватель ушла на пенсию. Но сейчас говорить о таких вещах бесполезно. Все оправдания будут выглядеть жалко. Стервой Люда тоже не была, установление железной дисциплины силовыми методами – не по ней. Придется воспользоваться единственным доступным оружием, которое есть в распоряжении: шуткой.
– Отлично, значит, зрение у вас отменное. Осталось проверить, как у вас со слухом и памятью, и тогда с записью домашних заданий и их выполнением не будет никаких проблем. Кстати, раз я уже представилась, настал ваш черед назвать себя, – Люда присела на краешек учительского стола, выставив вперед одно колено.
Она должна понравиться. И не только как учитель, но и как женщина. Это только кажется, что внешность для преподавателя не важна, только его знания и умение донести их до аудитории. Но учитель такая же профессия, как, например, ведущий новостей или политик. Толпа, тысячи в ней человек или всего два десятка, охотнее будет слушать кого-то, кто обладает приятной внешностью, опрятен и умеет одеваться, чем того, кто при всем своем ораторском искусстве не обладает ни харизмой, ни привлекательным лицом. Встречают по одежке, вот о чем вечно твердили родители Люды. А уж как ее будут провожать – благодаря или проклиная, зависит от долгого и упорного труда. Но сейчас важно именно первое впечатление.
– Стравинский он, – вместо одноклассника ответила какая-то девчушка. Короткая юбочка, два хвостика по бокам головы. Видимо, местная активистка и одна из главных заводил. От таких можно ждать чего угодно, хотя на явный конфликт эта девчонка не пойдет. – Марк.
– А вы кто?
– Я-то? – девчонка словно задумалась: а кто же она, правда? Потом кокетливо улыбнулась и четко произнесла: – Кристи Богатырева. Так и запишите. Не Кристина, а Кристи, в крайнем случае – Крис.
– Понятно… – протянула женщина. – Гога, он же Гоша, он же Жора.
– А? – явно не поняла девчонка.
– «Москва слезам не верит», – пояснил сидящий за ней юноша. Тот самый, с неподходящим взглядом, ямочкой на подбородке и такими светлыми, будто обесцвеченными волосами. Но цвет был натуральный, это Люда поняла, даже отсюда, не подходя близко. – Классику знать надо, Крис.
– Я знаю, – огрызнулась девчонка. Но так-то вяло. Значит, ребята не в контрах, а, наоборот, довольно дружны, и подобными шпильками обмениваются часто.
Все это учительница отметила походя, не прибегая к осознанному анализу. Любой коллектив, выполняющий одну и ту же задачу, строится по единому плану. Надо только определить, кто к какой группе тут относится: кто на передовой, кто в отстающих, кому можно поручить сложную задачу, а кого учеба вообще не интересует – у него другие интересы или уже есть подготовленное, нагретое родителями местечко в ВУЗе или на предприятии. Пока подростки по очереди представлялись, Людмила думала не о том, чтобы запомнить их имена и фамилии. У нее будет на это много времени. Главное, как именно ученики это делали. Кто-то, как Богатырева, пытался выделиться, кто-то обходился простым «я такой-то и такой-то», но когда очередь дошла до светловолосого знатока советских оскароносных фильмов, он снова ее удивил:
– Может, Людмила Алексеевна, отложим знакомство?
– Чего это вдруг? – растерялась женщина.
– И так уже десять минут от урока прошло. Если собираетесь каждый раз отнимать столько времени, нам придется догонять программу самостоятельно, – объяснил парень. И тут же добавил, подняв обе руки вверх: – Извините, конечно, вам лучше знать, успеем ли мы все или нет…
Людмилу так и подмывало брякнуть: «Именно, мне лучше знать». Но она вовремя прикусила язык. Ее не провоцировали. Ей давали совет, причем, совет дельный. Сегодня она так много собиралась рассказать этим детям, а в итоге, обокрала саму себя. Поэтому Люда молча опустилась на стул и произнесла совсем другое:
– Хорошо. Вы правы. В таком случае, начнем…
Так прошел сентябрь. Женщина до сих пор не чувствовала себя в этой школе своей, ей не хватало той особой связи, какая обыкновенно налаживается между учениками и учителями, с пятого класса ведущими детей до окончания школы. Нет, они не конфликтовали, все подростки слушались ее, относясь к Людмиле без особого уважения, но и без неприязни.
Но Даниил… Каждый раз, когда он вставал с места, когда открывал рот для ответа, учительница внутренне сжималась. Она боялась мальчика, не потому что Рябин мог сказать гадость, а потому, что продолжал так смотреть на нее. Как на равную. Как на человека, от которого вправе что-то потребовать, раз тот ждет чего-то от тебя. Последний случай с «тройкой» по реферату стал особенно показательным. В тот момент, когда Даниил спросил ее: «За что вы поставили мне такую оценку?» – В его глазах читалось совсем иное: «Разве вы в праве так поступать?» Это была не обида за пониженную оценку, как таковую. Это было обвинение в халатности. Ей, Людмиле, была дана власть, дана привилегия судить их, оценивать согласно количеству приложенных усилий. Вместо этого она просто влепила ему «трояк», не особенно задумываясь о последствиях. И, когда, Даниил выскочил из учительской, Людмила поняла: она всегда хотела стоять над ним, выше него, но опустилась в глазах этого паренька еще ниже.
Впервые с того памятного дня они снова оказались вдвоем, наедине. Даня снова вернулся к своим записям, не обращая внимания на фланирование Людмилы по кабинету. А той никак не удавалось придумать хоть что-то, чтобы продолжить беседу.
