Пронзительно зазвонил телефон. Наткет рефлекторно полез в карман, но тут же сообразил, что это не его трубка. Телефон надрывался в гостиной.
– Сандра, наверное, – предположила Николь. – Опять забыла, куда положила ключи…
– Так поздно? – удивился Наткет.
– Раньше нас не было дома. – Она встала из-за стола и прошла к аппарату.
А спустя секунду из гостиной донеслось испуганное «ЧТО?!»
От одного ее тона Наткет подскочил, опрокинув стул. Густой кофе выплеснулся из чашки и расползся по скатерти. Горячие капли попали на ногу, обжигая через плотную ткань. Наткет выбежал в гостиную.
Николь была бледнее призрака, губы дрожали. Трубку она держала двумя руками и слушала так внимательно, точно боялась упустить не то что слово – вздох. Без всяких объяснений Наткет понял: случилось что-то ужасное. Наткет оперся о стену и молча смотрел, как Николь отрешенно кивает в ответ на шуршащее бормотание телефона.
Наконец она повесила трубку.
– Отец, – сказала Николь. – У него сердечный приступ. Сейчас в больнице.
– Сердечный приступ?!
По позвоночнику словно скользнула ледяная змейка. Еще один сердечный приступ? Неужели и за этим стоит консорциум? Похоже на то… Радиостанция Краузе, должно быть, у них в печенках сидела, и они решили его убрать. Проклятье, были же законные и безопасные способы заткнуть Большому Марву рот. Как понял Наткет, «Свободный Спектр» выходил в эфир без лицензии. Однако консорциум не стал возиться. Или дело не только в радиостанции? Может, причина всему приезд в Спектр и поход на раскопки? И то, что Краузе защитил его от рабочих?
– Как он?
Николь глубоко вздохнула в тщетной попытке успокоиться. Схватилась за край столика с телефоном. Наткет отвел взгляд и уставился на грязные шнурки своих кроссовок.
– Кризис миновал, но состояние стабильно тяжелое, – сказала Николь. – Поехали.
– Куда?
– В больницу! – вспылила Николь. – Я же сказала!
Менее чем за четверть часа Наткет припарковался на пустой стоянке. Николь, не дожидаясь его, вышла из машины и зашагала к стеклянным дверям. Спотыкаясь о выбоины асфальта, Наткет поспешил следом.
Больницу построили, когда Наткету было лет десять, после того как сгорело деревянное здание старой. Тогда она выглядела вызывающе современной – сверкающее стекло и бетон, четкие прямые линии и светлые тона. Сейчас же конструктивный дизайн смотрелся архаично. Штукатурка осыпалась со стен, а светлая краска приобрела мрачный желто-коричневый оттенок.
Несмотря на поздний час, их пропустили. Толстая женщина в регистратуре подняла взгляд и сказала:
– Второй этаж, палата двадцать семь. Здравствуй, Нат. Слышала, что ты вернулся.
Он так и не вспомнил, как ее зовут, и лишь рассеянно кивнул на приветствие. Николь шла по больнице с пугающей уверенностью – ей не раз приходилось ходить этим маршрутом. Они поднялись по узкой лестнице и вышли в темный коридор.
Дверь в палату Большого Марва оказалась приоткрыта. Полоска желтого света то сжималась, то расширялась, когда дверь покачивалась на легком сквозняке. Николь решительно шагнула в палату.
У койки Краузе дремала над глянцевым журналом молоденькая медсестра. Как только они вошли, она встрепенулась, точно испуганная землеройка, и часто заморгала.
– А… Явились наконец… – тихо сказал Большой Марв.
Медсестра встала, заложив страницу пальцем.
– Только недолго, – сказала она. – Он очень слаб, ему нельзя много разговаривать…
Она вышла из палаты.
Краузе как ни старался придать себе бодрый вид, выглядел плохо. Лицо осунулось, словно за последние несколько часов Большой Марв похудел раза в два; кожа приобрела неестественную рыхлость. Больничная пижама была ему мала, рукава задрались до локтей. Большой Марв лежал по грудь укрытый тонким одеялом и дышал шумно, как кит. От запястья извивалась трубка капельницы.
Николь смотрела на него, покусывая губу.
– Ты как? – спросила она.
– Терпимо, – Краузе в подтверждение пошевелил свободной рукой. – Бывало и хуже.
– Что случилось? – спросила она, садясь на край кровати.
– Мотор прихватило, – хмыкнул Краузе. – Сбился на пару-тройку оборотов. Я не врач, точно не скажу, как там правильно. А как механик – то ли клапан истрепался, то ли топливная барахлит.
Наткет вздрогнул.
– То есть, барахлит топливная?
Краузе бросил на него быстрый взгляд, но не ответил. Взяв дочь за руку, Большой Марв сказал:
– Соберись, Ник. Самое страшное позади, а я, как видишь, в полном порядке. Все будет хорошо.
– В полном порядке?! – воскликнула Николь.
– По сравнению с тем, что могло быть, – так уж точно. – Краузе закашлялся. Николь вскочила, но Большой Марв удержал ее за руку.
– Врача!
– Успокойся, – остановил ее отец. – Это от сигарет. Курить не дают, а горло просит… Врача звать бесполезно. Все равно сигарету не предложит.
Он снова взглянул на Наткета. Тот все еще стоял на пороге, пребывая в смятении. Должен ли он выйти и оставить отца с дочерью наедине? Или же наоборот? К тому же Наткета сбила с толку «топливная система». Краузе имел в виду кровь? Неужели с Большим Марвом случилось то же, что и с Корнелием, и по венам расползается змеиный яд? Но тогда нужно срочно вводить сыворотку или как там лечат отравления?
– Оставь нас ненадолго, – хрипло сказал Краузе дочери. – Нам с Наткетом надо кое о чем поболтать.
Николь удивленно посмотрела на Наткета; в ответ тот слегка пожал плечами.
– Главное, много не говори, – сказала она отцу.
– Слушай ты этих врачей. – Большой Марв слабо усмехнулся. – Им лишь бы запугать кого. Работа такая.
Николь вышла. Большой Марв выждал, проверяя, не подслушивает ли она под дверью.
– Не ожидал от себя такого, – сказал он. – Похоже, совсем стар стал… Время поджимает, вот что я тебе скажу. Ты проверил компас?
– Да, – кивнул Наткет. – Не знаю, правильно ли он работает, но указывает на раскопки.
– Значит, правильно, – сказал Краузе. – Впрочем, это лишь подтвердило то, что мы знаем.
– Да? – удивился Наткет. – Что именно?
– То, что консорциум ищет Истинный полюс, и, наверное, уже к нему подобрался.
– А, полюс! – несмотря на состояние, Большой Марв продолжал крутить рукоятку своей шарманки. – Я видел фотографию, на которой вы с отцом и длинной рыбой.
Механик усмехнулся.
– Это был сельдяной король. Ноябрь тогда выдался богатый штормами, вот беднягу и выбросило на берег. Еле дотащили до воды… Сфотографировались, само собой, на память. Отец тебе не рассказывал?
