— Прошу, ваше сиятельство.
В комнате было сумрачно. Приоткрытые темные портьеры на исполинских окнах. Пахло тонкими духами. Я замерла на пороге, оглядываясь. Но, казалось, здесь было совершенно пусто.
— Приветствую вас, госпожа Мателлин.
Я вздрогнула, повернулась на голос. В мягком кресле у резной ширмы сидела очень пожилая женщина в черном. Если не сказать старуха. Я поспешно поклонилась так, как учили меня Квинт и Донсон Фальк. Эти упражнения едва не стоили мне спины. Императрица Лавиния сделала жест рукой, позволяя мне разогнуться:
— Вы можете подойти, моя дорогая.
Я точно знала, что императрице полагалось целовать руку. Но той, другой… К счастью, Лавиния облегчила мои муки и сама протянула руку. Я подошла, коснулась губами сухих белых пальцев, почтительно отстранилась на шаг. Я проклинала себя за то, что так открыто рассматривала старую высокородную, но ничего не могла поделать. Сухая, прямая, тонкая, со снежной шапкой высокой прически. Жухлая кожа обтягивала красивый череп, совсем как у Вария. Императрица Лавиния даже сейчас была красива. Я могла прекрасно увидеть это, хоть тень от ширмы и скрывала верхнюю половину ее лица. Я пыталась вообразить, какой она могла быть в молодости, и представляла просто необыкновенную красавицу. Она была в трауре, без единого украшения. Императрица всегда надевала траур, когда умирал ее император, и носила его до конца жизни.
Лавиния взяла с маленького столика золоченый лорнет, поднесла к глазам:
— Ну же, дайте посмотреть на вас.
Она тепло улыбнулась, подалась вперед, и мне почему-то стало спокойнее. Сама не знаю, почему. Она располагала к себе так, что казалось, будто я знала ее давным-давно. Но Квинт настаивал, чтобы я была очень осторожной во дворце. Не позволяла себя обмануть. Здесь нет друзей.
Я стояла, позволяя разглядывать себя. Впрочем, я слишком недавно отвыкла от того, что меня разглядывают. Это было почти привычно. Наконец, императрица отложила лорнет:
— Вы очень красивы, дорогая. Очень красивы.
Я склонила голову:
— Благодарю, ваше величество. Большая честь услышать от вас похвалу.
Кажется, ей понравились мои слова. Она даже приосанилась:
— Прекрасно. Просто прекрасно. Знаете, моя дорогая, о вас слишком давно говорят. А в последние дни — особенно. Древним старухам простительно любопытство. Я уже давно не посещаю церемоний.
Я промолчала. Что я могла ответить? Возразить, что она не старуха?
— Сегодня великий день — запомните его, милая. И никогда не забывайте. — Она кивнула, будто сама себе: — Рано или поздно все встает на места. Значит, все было правильно. — Она вновь посмотрела на меня, поджала губы: — И никогда не склоняйте головы. Никогда. Вы поняли меня?
Мне оставалось лишь выпрямиться:
— Да, ваше величество.
Лавиния снова кивнула:
— Я буду рада, если вы на днях навестите меня вместе с вашим высокородным сыном. Без всей этой суматохи. Я люблю детей. Детьми никогда нельзя пренебрегать. Каждый ребенок — это чудо. Это целый мир.
— Как пожелаете, ваше величество. Мы обязательно будем.
Императрица подалась вперед, солнечный луч, бивший сквозь узорную решетку на мгновение осветил ее лицо, и глаза мелькнули сиреневым. Или показалось? Я слишком нервничала в последние дни. Я замерла, стараясь вглядеться, но Лавиния вновь откинулась на спинку кресла, укрываясь в тени:
— Я не посмею больше вас задерживать, госпожа Мателлин. Вас все ждут. Ступайте и помните, что императорский дом благоволит вашей семье.
Я поклонилась и вышла за дверь. Не глядя, следовала за гвардейцем. Я сама не понимала, что ощущала. Уже не было тревоги, волнения. Меня охватило необъяснимое чувство, которое я не сумела бы описать. И я почему-то знала, что слова, сказанные старой императрицей, должны остаться только между нами. Как большая тайна.
Я вернулась в комнату, Квинт дергался, как на иголках:
— Наконец-то! Нас ждут.
Мы пошли за гвардейцами чередой очередных коридоров, остановились перед дверями с императорским гербом. Нянька, наконец, передала мне ребенка, как было положено для церемонии. Грат не спал, разулыбался на моих руках. А я снова вглядывалась в его огромные глаза — сейчас мне это казалось особенно важным. Я отчетливо различала сиреневые блики, кто бы что мне не говорил.
Квинт сжал мой локоть, ободряя. Едва заметно кивнул. Я кивнула в ответ.
Двери открылись, и я услышала сильный голос распорядителя:
— Высокородный Квинт Мателлин, высокородная Лелия Мателлин, высокородный Грат Мателлин, обретающий имя.
Конец
