— Ой, че делають… Ой-ой-ой…
Гном оторвался от меня, злобно зыркнул на свидетельницу, благообразную старушку, судя по всему, шедшую из церкви, а затем, тяжело дыша, проговорил:
— В машину пошли, блять, а то нас тут сожгут, к херам, как извращенцев.
Саня, все так же не разворачивая меня к себе лицом, просто перехватил поперек талии и быстро понес в сторону того самого черного монстра, чужеродно растопырившегося на стоянке.
Мы оказались на заднем сиденье, где места было полно, кажется, еще больше, чем в их предыдущей машине, которую мы неплохо использовали когда-то в качестве плацдарма для развлечений.
Правда, тут сидели еще двое мужиков с вытаращенными во все физиономии глазами.
Судя по всему, они не ожидали, что их боссы будут лапать и затем тащить женщину в машину среди бела дня, чтоб заняться сексом в публичном месте.
— Вон! — рявкнул Саня, и мужиков вымело из машины.
А я, взбудораженная и безумная, едва ли замечала все это.
Мне ужасно хотелось еще больше рук, больше губ, больше запахов и тяжести моих мужчин.
О чем я думала, дура, когда убегала от них? О чем?
Ведь каждый раз, когда представляла, как бы это могло быть, если бы я…
Каждый этот гребанный раз я понимала, что все было бы именно так. Нет! Все было бы круче! Еще круче!
Я понимала это, понимала, что совершила ошибку, и пряталась сама от себя! И так бы, наверно, и провела всю жизнь, трусливо думая, что все сделала правильно, и не решаясь до конца осмыслить, что было бы, если бы я…
Если бы мои боссы единолично не приняли за меня это решение. И не приехали.
Я не знала, что будет с нами дальше, не знала, как мы будем разговаривать, как договариваться будем… Но знала, что сейчас я все делала правильно. И не играла сама с собой. И не пряталась за ложной практичностью.
Я все делала правильно.
Гном, едва за мужиками закрылась дверь, утянул меня на себя, опять неистово целуя, лишая последней воли своим напором и приговаривая:
— Блять, с ума свела, сучка, сучка лживая… Как ты могла? Мы же сдохли… Я же сдох… Я же мертвый… Дура-дура-дура какая… Ни жрать, ни спать, ничего… А ты, дура… И дочку еще… Дура-дура-дура… Никуда теперь… Никуда… Только попробуй…
Его слова были так горячи, что меня изнутри плавило.
Саня сидел рядом и жестко держал меня за затылок, не позволяя отклониться, не позволяя смотреть вниз, на то, что делал там со мною Гном, и внимательно отслеживая мою реакцию на его слова, на его ласки… На остроту первого проникновения.
Почувствовав Гнома в себе, я выгнулась и закатила глаза, закричав от безумной наполненности. Но Саня тут же резко закрыл мне рот ладонью, чтоб ни одного звука не вырвалось.
Гном мгновенно взял жесточайший темп, вколачивась в меня снизу и ругаясь, рассказываая мне, что он со мной еще сделает, и как мне сначала будет плохо, а оптом хорошо, и как он переживал, и как скучал, и какая я дура-дура-дура…
И весь этот мощный, шумный, бешеный напор оттеняло ледяное безмолвие Сани.
Он не целовал меня, хотя я моляще тянулась к его губам, не трогал, кроме как за затылок, не ласкал никак. Только смотрел.
И в глазах его было не меньше безумия, чем в словах и движениях Гнома. И меня обливало этим льдом, сковывало, до боли, до острого покалывания на кончиках пальцев.
Мне хотелось, чтоб этот ледяной великан сломался, чтоб пошел трещинами, чтоб прикоснулся ко мне, оттенив безумие своего огненного друга.
Мне нужны были они оба. Только вдвоем и никак иначе.
Я обняла одной рукой Гнома, жадно присосавшегося к моему плечу и жестко двигающегося во мне мерными, длинными толчками, и провела второй рукой по губам ледяного Сани, пытаясь их раскрыть… И плача, потому что не получалось никак! Не получалось!
И вот в тот момент, когда я уже практически отчаялась, Саня неожиданно тихо сказал:
— Оставь мне… Чуть-чуть…
Гном согласно заматерился, толкнулся еще раз, длинно и тяжело, и легко снял меня с себя, отправляя сразу на колени Сане.
Тот ловко перехватил, рванул ширинку, и через мгновение я ощутила, как в меня погружается его большой, горячий член. Это было невероятным, таким долгожданным, что я, не в силах кричать больше, только застонала благодарно.
И полностью подчинилась набирающему силы ритму.
Гном рядом водил кулаком вверх и вниз по своему стволу, не отрывая от нас горящего взгляда и приговаривая:
— Вот так, так, так… Хорошая девочка… Возьми его глубже, давай… Он пиздец, как нас напугал, урод… Чуть коня не двинул, придурок… Весь офис по стенке ходит до сих пор… Как же ты могла, малыш, малыш, малыш… Как же ты могла так с нами?..
Мне было невероятно горячо и невозможно больно от его слов, от собственной глупости, от того, что заставила их так сильно страдать…
Я посмотрела на Саню, в его ледяные глаза, с уже проявившимися в них трещинами, грозящими в скором времени сходом лавины, и заплакала. Я трогала его холодное лицо, твердые губы, гладила щетинистые щеки и умирала от наслаждения.
Гном забрал у меня одну ладонь, положил на свой член, придвинувшись ближе.
— Хочу твои пальчики, малыш, — хрипнул он, ведя моей ладонью вверх и вниз по стволу.
И я послушно подчинилась, поворачиваясь к нему от Сани, получая сладкий теплый поцелуй, а затем вовзращаясь к ледяному великану, в новой попытке его разморозить…
И в самом финале, уже после того, как Гном, шумно и счастливо матерясь, выдохнул мне в губы свой кайф, я просто и незатейливо прижалась раскрытым в стоне ртом к мощной шее Сани и с отчаянием куснула его!
И в тот же момент меня опять сжали, так, что даже двигаться не могла, и начали неистово и сильно водить вверх и вниз моим измученным телом по члену. Выглядело и ощущалось это невозможно неправильно, порнушно и пошло. Но я к тому времени уже была давно не в себе, и мне это все нравилось!
А еще больше нравилось, что мой ледяной великан все же оттаял. И даже рычал мне что-то в шею, грубовато-повелительное, нетерпеливое и мстительное.
Я, кажется, и кончила больше не от движений, а от рыка этого властного. И от тяжелых ароматов секса, пропитавших машину.
Потом Саня меня еще долго не отпускал, не желал ссаживать с колен, несмотря на все уговоры Гнома дать и ему потискать “бессовестную ведьму, заставившую двух нормальных мужиков сойти с ума”.
Я была не в силах разговаривать, не в силах двигаться.
И объясняться тоже не в силах, малодушно решив оставить все на потом.
Мы приехали к нашему дому, оставив охрану куковать на той самой стоянке, оскверненной нами.
Речи не шло о том, чтоб позволить им сейчас сесть в эту машину, до сих пор пахнущую нами тремя.
