– Это я. Все в порядке?
– Да. Хочешь поговорить с моим братом?
– Нет, с тобой.
– Где ты?
– В номере отеля «Вуаяжёр».
– Я думала, ты обедаешь с отцом.
– Обедаю. Он внизу, в ресторане.
– А как ты попал в номер? У тебя странный голос. Ты выпил?
– Мы вернемся сюда вместе?
– Ты едешь в Париж.
– Я вернусь в Ла-Комель на Рождество. Пообещай, что в декабре, в полночь, мы оба будем в номере 24.
– Обещаю.
Я повесила трубку. Наверное, если бы она сказала: «Да пошел ты!» – я выкинулась бы из окна. Луиза – главная удача моей жизни, она всегда отвечала мне «да» на любой вопрос. Кому еще так повезло в жизни? Я вернулась и дообедала, чувствуя, что на душе стало легче. Я была не одна. И в этот день узнала, что никогда не буду одна.
Луиза открыла глаза и улыбнулась мне.
– Я знаю, где Этьен, но поклялась, что никому не скажу. С Новым годом, любимый… Хорошо провели время в Италии?
– Привезла тебе оливковое масло, песто, чётки с изображением папы Франциска и вяленые помидоры. Этьен спросил, спим ли мы вместе.
Луиза рассмеялась и тут же заплакала. Я обняла ее.
– Дело слишком затянулось, Луиза. Ты все еще согласна сопровождать меня на пути ко мне-женщине?
– Да.
Какая же она красивая… Ах, если бы я умела запечатлеть это мгновение, ее прелесть, ее взгляд, ее глубину, серьезность и все детские черты, сохранившиеся в ее лице! Воплощенная нежность.
– Если я передумаю, если отступлюсь в последний момент, ты все равно останешься со мной?
– Думаю, да. Наверное. Не знаю. Нет. Я слишком долго тебя жду.
– Я впервые слышу от тебя «нет».
– Несколько дней назад я кое-что прочла. Представь, что ты много лет не можешь шевельнуться, потому что твой собственный кулак сжал твои внутренности и не выпускает, а для того чтобы освободиться, нужно просто разжать руку.
Она сопровождает слова жестом.
– Разжимаешь ладонь, роняешь то, что держал, и обретаешь свободу.
91
2018
Апрель. Нина сидит на галечном пляже Кро-де-Кань и смотрит на желтую церковь, о которой Лили впервые рассказала ей пятнадцать лет назад. С тех пор Нина часто ставит там свечи. Кто бы вы ни были, защитите тех, кого я люблю. Несколько месяцев назад Ромэн попал в список избранных.
Погода сердится, море переливается через край. Голубой цвет сражается с зеленым, линия горизонта стала лиловой, ветер сушит кожу на губах.
Накануне Нина и Ромэн приехали в Кань-сюр-Мер, чтобы провести конец пасхальной недели с Лили.
Они отправились на рынок, оставив Нину у моря. Она обожает одиночество. Слушает музыку через наушники, уединившись на воображаемом клочке земли, и наблюдает за Средиземным морем, танцующим томный вальс, от которого больно глазам. Она думает о своем деде, о Пьере Бо, так и не побывавшем на берегу своей мечты.
Начинается дождь. Она возвращается, поднимается на четвертый этаж старого дома, шагает по терракотовой плитке, вдыхает запах готовящейся еды. Обе створки балкона приоткрыты, и стекла вибрируют под напором ветра. Лили высадила в горшки помидоры-черри своих любимых цветов – красного, желтого и зеленого.
Нина заходит в ванную, вытирает лицо, смотрится в зеркало. Ромэн сегодня сказал, что она похожа на женщину смешанных, китайско-афганских кровей. Он каждый день придумывает для нее новую «помесь». Великая пробужденческая игра! «Сегодня у тебя турецко-русская внешность… Арабо-полинезийская… Тайско-сербохорватская… Итало-бразильская… Итало-марокканская…»
Она проводит рукой по коротким черным волосам. Ее раскосые глаза тоже черные, вокруг пухлых губ выступило несколько коричневых пятен.
Звонит телефон, номер начинается с 03. Бургундский. Не приют и не Симона.
– Я не могла ждать до следующего вторника, чтобы поговорить с вами.
Голос врача звучит порывисто, как ветер за окном. Милен Видаль сменила доктора Лекок в 2006-м и сразу вызвала у Нины доверие. Первая консультация продлилась час, Нина рассказала о своем детстве и о том, как двадцать лет назад увидела медкарту матери.
Милен Видаль поискала в компьютере и выяснила, что досье Марион Бо в 1999 году отослали в медицинский центр Вилье-сюр-Мер. Она написала коллегам в Нормандии, сообщила, что проводит генетическое исследование и хочет связаться с Марион Бо, бывшей пациенткой, родившейся 3 июля 1958 года. Минуту спустя Нина получила адрес и телефон матери.
Она много лет хранила бумажку с записью, сделанной черным фломастером, не раз набирала номер и вешала трубку, не дождавшись соединения.
В 2011-м она увидела Марион в отделении реанимации, «между жизнью и смертью». И узнала, что у матери был номер ее телефона. Откуда? Бог весть… Почему они не созвонились? Почему так боялись друг друга?
На похоронах Марион их было четверо: Нина, Лили, служащий похоронного бюро и лысый голубоглазый человечек добродушного вида. Нина не ожидала увидеть незнакомца на Обервильском кладбище, и у нее появилось дикое ощущение, что чужак вторгся на семейный праздник.
– Вы знали Марион Бо?
– Да, мы дружили, с детства.
– Вы мой отец?
– Нет… – Он улыбнулся. – Марион была просто подругой.
– Не бывает никаких «просто друзей».
Плешивый смутился. Они простились и разошлись в разные стороны.
Прошло несколько недель, и на адрес приюта пришло письмо.
«Дорогая Нина!
Я Лоран, друг твоей матери. Мы перемолвились парой фраз на кладбище.
Думаю, ты права: «просто друзей» не существует. Правильней будет назвать Марион сестрой, хоть я и единственный ребенок в семье.
Я хорошо знал твоих бабушку с дедушкой, причем Одиль – ближе. Я решился написать тебе, потому что каждый человек должен знать свои корни, а у тебя полно вопросов и нет ответов.
Твоя бабушка была женщиной доброй и деликатной. Хочу, чтобы ты знала: я сохранил самые прекрасные воспоминания об Одиль Бо. Пироги она всегда пекла большие, чтобы можно было угостить соседей. Она подкармливала супом холостяков и стариков из своего квартала. Я никогда не уходил из ее дома с пустыми руками. «Передашь это родителям…» – говорила она, вручая мне кусок торта, баночку варенья, яблоки из своего сада. Иногда я уходил «по-английски» и сейчас ужасно об этом жалею.
Жизнь несправедлива, и тебе это известно, Нина. Дьявол метит в ангелов, а не в мерзавцев, их сердца проще сохранить. В 1973-м Одиль заболела. Она говорила о своем раке как о каком-нибудь паршивом гриппе: «А, пройдет!» Не хотела поднимать шум. Была слишком деликатна, но чувствовала себя все хуже и уже не могла никого ничем угощать. Я покидал ее дом с пустыми руками, не прячась.
