– Ты ему воли не даешь, – буркнула Нира. – Ты меня посылаешь.
– Летим вместе. – Адер удивилась стали в собственном голосе. – Тот, кто убил моего отца, ослепил брата, похитил сына, – в этой башне. Я лечу.
– Ты ничего не можешь сделать, – бросила Нира.
– Могу увидеть его смерть.
– Или сама сгинешь.
Адер кивнула. И повторила, потому что это звучало правдиво:
– Или сама сгину.
Стальные перекрытия тюрьмы отрезали пожар. Хотя бы на короткое время. Под вопли из клеток с заключенными Валин захлопнул тяжелые металлические двери, закрепил их цепями, запирая солдат ил Торньи в пылающей топке. Странно, что они не видели и следа тюремщиков, будто те задолго до пожара покинули свои посты. Каден не понимал причины, но ломать голову времени не было. Поднимаясь, он чувствовал, как возмущаются деревянные балки и металлические пластины пола, как они скрипят, трещат, выгибаясь от идущего снизу жара. Наконец все перекрытие прогнулось, взвизгнуло, треснуло и обвалилось.
Каден цеплялся за перила содрогающейся лестницы, ожидая, что его вместе со всем колодцем затянет в кипящее под ногами пекло. Волна раскаленного воздуха ударила с крошечным запозданием и снова отбросила его в тень лестницы. Он словно стоял внутри огромного каменного дымохода, какой был в Ашк-лане, и, хотя пламя пока до него не дотягивало, воздух опалял горло и обжигал легкие. Он крепко зажмурился от ударившего снизу жара. Тристе обнимала его обеими руками, одновременно утешая и ища утешения.
Кеттрал спешно совещались. В их негромких голосах не было страха, только усталость и решимость. Когда через несколько секунд ступени перестали дрожать, Валин склонился через перила, взглянул вниз и разогнулся:
– Конец. Обломилась футах в пятистах под нами. Вместе с солдатами.
– Зато с ними не придется драться, – заметил Блоха.
Тристе проследила взглядом уходящие вниз ступени:
– Почему мы не сорвались?
– Канаты. – Валин, не глядя, указал вверх. – Нижние пролеты держались на опорах, средние были подвешены к тюремному уровню. Тех и других больше нет. Мы в верхней части. Она крепится к потолку, без опоры снизу, но надо подниматься дальше, уходить от жара.
Вопящие в агонии легкие и мышцы ног превратили подъем в пытку. Каден насчитал сто ступеней, тысячу ступеней, но огонь внизу не отступал, разгораясь ярче и ярче, прогрызая обломки, превращая все, что устроили в Копье смертные, в прах и пепел, словно сама богиня явилась очистить свой монумент, омыть его оскверненную святость в непорочном пламени. Беглецам уже казалось, их тоже настигнет и возьмет огонь, но им ничего не оставалось, как лезть выше, и они, все в крови и поту, взбирались по угрожающе раскачивающейся лестнице.
Наконец, спустя еще тысячу ступеней, вокруг стало остывать. Каден с облегчением наполнил легкие, снова вдохнул, втягивая воздух большими глотками. Хотел окликнуть рвущегося вверх с пылающими кровью топорами Валина, но вместо крика получилось прерывистое сипение. Облизнув губы и сглотнув, он попробовал заново.
– Постой, – вырвалось у него. – Нужно передохнуть.
Обогнавший его на несколько ступеней Валин задержался, обернулся. Взглянул растерянно, будто забыл, где они и зачем здесь. Его изуродованные глаза слишком долго шарили по лицу Кадена. Наконец Валин кивнул:
– Место не хуже других.
Тристе навалилась на перила, застонала и сползла, почти распластавшись на площадке. Ее шумно вытошнило, рвота накатывала раз за разом, пока в желудке не стало совсем пусто. Блоха с Сигрид расположились друг против друга, одна десятком ступеней ниже площадки, другой – выше. Каден не понимал, какого врага они ждут. Солдаты не спрашивали, зачем они прорывались в Копье и что им тут делать. С ними Кадену было спокойнее – если бы не они, ил Торнья уже добился бы своего. И все же его страшили эти воины, готовые убивать, не задавая вопросов и не требуя объяснений. Каден не мог угадать, что они чувствуют, оставив за собой по всему городу след из мертвецов. Возможно, ничего. Возможно, это и означало – быть кеттрал. Возможно, их, как хин, учили изгонять из себя чувства.
– Что дальше? – спросил Валин.
Каден посмотрел на брата, перевел взгляд на Тристе. Та стерла с подбородка брызги рвоты и кивнула, закрыв глаза.
– Обвиате, – медленно проговорил Каден, силясь вместить в человеческие слова непомерную истину. – Близится время освободить… то, что мы несем в себе.
Блоха не обернулся. Не обернулась и Сигрид. Простые солдаты, верные своему ремеслу. Каден позавидовал их простоте. Убивай, беги, охраняй. Они встречали тысячи опасностей, но те опасности были человеческими: мечи, стрелы, огонь. Для борьбы с такими угрозами люди и созданы. Иногда они гибнут в бою, но никто не просит их перемолоть собственные жизни.
– Эта башня, – помолчав, сказал Каден, – связующее звено. Мост. Между этим и иным миром.
– Что бы это ни значило, – проворчал Валин.
– Я понимаю не больше тебя. Единственное, что знаю, – только отсюда могут вознестись боги.
Кажется, Валин хотел возразить, его снова одолевали сомнения. Но он только мотнул головой:
– Прекрасно. Вот мы здесь. На вершину вас проводим. И что тогда будет?
Тристе тихо всхлипнула – как рассмеялась.
Каден тронул ее за плечо, но обратился не к ней, а в себя, в глубину собственного сознания.
«Мы рядом, – сказал он богу. – Пора. Объясни суть обвиате. Скажи, как тебя освободить».
Он долго думал, что не дождется ответа. В сотнях футов под ними пламя жадно выедало тела и дерево, ревело, поглощая лакомые яства. Каждый вдох врывался в горло пеплом и жег раскаленным железом. У Кадена подкашивались ноги. Мокрая от пота кожа Тристе опаляла ладонь, точно лава.
«Говори, – приказал Каден, – или здесь и умрешь».
Внутри – молчание. Во внешнем мире – пожар.
И наконец бог отозвался: «Покорись, и я испепелю твоих врагов».
Каден угрюмо мотнул головой и подступил к краю площадки.
«Объясни суть обвиате, или я покончу с собой».
Рычание бога резануло мозг зазубренным лезвием: «Ты споришь со своим богом?»
Каден не сводил глаз с пожара внизу.
«Я учился у ног бога древнее тебя».
«Я обдеру тебя клинком воплей».
«Нельзя ободрать то, чего нет», – покачал головой Каден.
Он одним движением мысли приставил к горлу бога отточенный клинок пустоты: обещание и угрозу.
«До сих пор я тебя нес. Дальше не испытывай меня».
Мешкент, Владыка Боли, содрогнулся от ярости и обмяк. Голос, который открыл наконец правду об обвиате, отдавался в мозгу Кадена всхлипами заблудившегося в пещере ребенка.
– Что будет на вершине? – не вытерпел наконец Валин. – Боги просто… уплывут в небо?
