– Я Каден уй-Малкениан, сын Санлитуна уй-Малкениана, Наследник Света, Долгий Ум Мира, Держатель Весов и Хранитель Врат. Я наследник Нетесаного трона.
– Роскошный список, – заговорил рослый плечистый мужчина, щеголявший бородой красного золота, – по описанию Габрила, Веннет. – Ты пришел ткнуть нам в нос пышными титулами?
Остановив на вельможе горящие глаза, Каден заставил того потупиться.
– Нет, Веннет, – тихо проговорил он, – я пришел сообщить, что отказываюсь от них.
Взгляды ласточками заметались в наступившей тишине, мужчины и женщины мерили глазами Кадена и друг друга. Искушение поверить было велико, но велико и опасливое недоверие.
Тевис прищурился, кинул рапиру в ножны, но руку с рукояти не снял.
– Как понимать «отказываюсь»?
– Именно так, – ровным голосом ответил Каден. – Я слагаю с себя титулы. Уступаю Нетесаный трон.
Кегеллен, поджав губы, рассеянно теребила ногтем висюльку серьги.
– Уступаешь… кому? – сдержанно спросила она.
Каден мотнул головой:
– Никому. Наверное, я оговорился. Сказал «уступаю», а следовало сказать, что намерен его уничтожить.
В помещении вдруг запахло грозой. Каден обводил глазами лица, отслеживал и запоминал каждую примету: дернувшееся веко, стиснутые челюсти, нервно ковырнувший подушечку соседнего пальца ноготь… Тевис показывал зубы из-под вздернутой губы, как загнанное в угол животное, не решившее еще, драться или бежать. Кегеллен снова и снова крутила на запястье золотой браслет – простое повторяющееся движение напомнило ему медитативные упражнения хин.
– Так что же? – заговорил наконец Веннет. – Конец империи? Возвращаемся к старым добрым временам, когда каждый сам правил своим уделом?
– Не все терпят над собой правителей, Веннет, – напомнил Габрил.
Веннет ответил ему презрительной ухмылкой:
– А как же. Вы, пустынники, с радостью возродите свои дикарские обычаи.
– Жаль, что ты считаешь его обычаи дикарскими. – Каден сделал полшага, оказавшись между Габрилом и бородачом. – Я в своих планах перестройки империи во многом опирался на них.
Несколько ударов сердца длилось молчание. Сквозняк, врываясь в щели стен, теребил огоньки светильников.
– Перестройки во что? – спросил наконец Веннет.
– В республику, – ответил Каден. – В правительство распределенной ответственности.
Тевис вскинул руки:
– В республику, помилуй нас Шаэль?! Чтобы каждый вонючий чумазый крестьянин имел свое слово и место?
– Сложно и непрактично тащить в столицу каждого чумазого крестьянина для участия в управлении, – спокойно ответил Каден. – Я предлагаю более скромный вариант.
Кегеллен прищурила глаза.
– Совет… – догадалась она, постучав себя пальцем по толстым губам. – Ты предлагаешь собрать совет.
Каден кивнул.
– Совет? – презрительно усмехнулся Тевис. – И кто будет в том совете?
– Вы, – ответил Каден. – Вы составите костяк. И еще те представители атрепий, которых сейчас нет в городе.
Он отвел назад руку, и Киль вложил в нее свиток. Каден поднес его к свету, но разворачивать не спешил.
– Это что? – фыркнул Веннет.
– Документ, устанавливающий новые законы, права и обязанности, – объяснил Каден. – Конституция.
Сам Каден до такого не додумался бы. После восьми лет в Костистых горах он помнил хорошо едва один из сотни аннурских законов и почти ничего не знал о государственном устройстве других стран и народов. С детства ему было известно, что Фрипорт и города к северу от Ромсдальских гор образуют федерацию, что у манджари империя наподобие аннурской, только правит там не император, а императрица, что Кровавые Города упорно отстаивают свою независимость, то сражаясь, то торгуя между собой. До смешного скудные познания – с такими не составить конституцию столь мощного политического образования, как Аннур.
Габрил помог ему описанием традиций своего народа. Помогла и Морьета – обучение в храме Наслаждения на удивление много места уделяло политике. Но свел все воедино Киль. Историк, казалось, в мельчайших подробностях изучил все человеческие культуры со времен падения кшештрим. Он предвидел общие проблемы, встающие перед каждым правительством, и конкретные проблемы переходного периода от империи к республике и в обоих случаях предлагал приемлемые решения. По мере работы над документом и Морьета, и Габрил проникались к нему почти благоговейным почтением.
– Откуда тебе все это известно? – спросил однажды первый оратор.
– Такая у меня работа, – улыбнулся Киль.
Габрил вздернул брови:
– Знать каждую мелочь, каждое имя, каждую дату?
– Да, – спокойно отозвался историк и вернулся к свитку.
Каден добивался одного: простоты документа. И так предстояло долго убеждать подозрительную, привычную к интригам знать, чтобы забыли древние распри и обиды, а трактат на пятьсот страниц сделал бы это вовсе не возможным. Киль противился, доказывая, что любой пробел и упущение со временем приведут к расколу в правительстве, а упущения и пробелы виделись ему на каждом шагу. Ему хотелось предусмотреть решения на все случаи жизни, предотвратить любые злоупотребления – от убийства члена совета до двойного налогообложения при перевозке товаров на дальние расстояния.
– Я изучал многие республики, Каден, – покачивая головой, говорил он. – Начинают все с благороднейших намерений, а потом рвут сами себя в клочья.
– За какой срок? – спросил его Каден. – Сколько они держатся, пока не сорвутся?
Киль развел руками:
– Вариантов много. Иногда десятки лет, иногда пару веков. Недолго.
Тристе громко расхохоталась:
– Нам бы пару месяцев выстоять – думаю, все будут счастливы. А уж летом пусть Каден станет волноваться насчет обесценивания монеты, роста цен… и что там еще вы обсуждали.
– Летом у Кадена власти не будет, – возразил Киль. – Если мы преуспеем.
– Одна страница, – решительно прекратил спор Каден. – Наше дело – отстранить от власти Адер и ил Торнью, а не выстроить идеальное государство.
– Одно другому…
– Одна страница, – прервал Киля Каден, подняв вверх палец.
И вот он стоит на сыром складе, среди ящиков и пыльных бочонков, в кругу врагов, под их ошарашенными взглядами, и в руках у него одна страница.
– Это, – негромко проговорил он, – конституция, которую я предлагаю Аннуру. Им будет управлять не император, а представители атрепий – люди, знакомые с традициями, историей, интересами своих людей и преданные им.
Они долго молчали, подсчитывая выгоды и риски.
Стройная женщина, с чернильной кожей, алыми ноготками и бритым черепом (Каден счел ее Азуртазиной с южного острова Баск), покачала головой.
