И тут ударили эдолийцы.
Первые звуки атаки она приняла за смятение и ярость толпы – вопли можно было спутать с гневными обвинениями, – потом затопотали подковы. Адер увидела изумленные, испуганные лица окруживших ее солдат, и тут же Сыны Пламени схватились за оружие, готовясь к безнадежной схватке.
Теперь Адер видела двух всадников с мечами длинней ее руки, пробивавшихся сквозь гущу воинов Интарры и яростно обрушивавшихся на пеших. Увидела разрубленную голову, отсеченную по локоть руку, увидела, как заслонившемуся мечом вбивают в лицо его же клинок. Камгер растерялся не меньше других, попытался, не выпуская ее плеча, вытянуть меч из ножен. Обернувшись, Адер успела заметить склонившегося через луку седла Фултона и его двуручник, рассекший мускулистую грудь солдата. Кровь горячее муссонного ливня брызнула Адер в лицо, и вот она свободна.
– Быстрей, госпожа! – Фултон развернул коня, протянул ей свободную руку. – В седло, пока они не опомнились!
Сознание у нее мутилось, но тело помнило свое дело. Ухватившись за руку эдолийца, Адер вскочила в седло перед ним. Сыны Пламени уже перешли в наступление. Той частью рассудка, что не была залита кровью и ужасом, Адер отметила, что Фултон похудел, постарел, глаза и щеки запали. Давно ли они с товарищем шли за ней? И зачем? Пустой вопрос в этом хаосе, глупый, но разум искал, чем отвлечься от пропитавшей ее платье крови, от криков раненых, от распростертых на мостовой трупов. Ей вдруг захотелось петь, и Адер не знала, восторг это или подступающее безумие.
Уже казалось, что они выберутся. Бирч сдерживал Сынов Пламени, а Фултон вскачь гнал коня прямо через толпу паломников.
«Выберемся!» – подумалось Адер.
Эта мысль ворвалась в голову, как свежий холодный воздух врывается в легкие.
«Мы выберемся!»
Но конь вдруг пронзительно заржал и запнулся на скаку, и вот она уже летит, летит по воздуху. Потом полет оборвался.
* * *
Подчиненные Амередада знали свое дело: ее умело и расторопно проволокли через сплетение улочек и переулков древнего города. Адер едва держалась на ногах – боль билась в ссадине на голове, в глазах все расплывалось. Она хотела спросить, живы ли Фултон с Бирчем, но кто-то вбил ей в рот вонючий кляп, так что она с трудом сдерживала рвоту от зловония и головокружения.
Маленький отряд стражи так часто сворачивал и петлял, что Адер скоро утратила чувство направления и перестала следить, где она, замечать приметы города в надежде увидеть что-то, что потом поможет спастись. Кривые переулки пахли рыбой, куркумой, дымом; в окнах и на улицах кипела жизнь, перекликались голоса. И при всем при том город отдавал мертвечиной, будто много лет как вымер.
Здания изяществом состязались с ветхостью, известка и кладка обваливались, благородные очертания стен уродовали рваные дыры. Те, что еще не уступили позору разрухи, выглядели грубыми, бури и небрежение содрали с них краску и побелку. Каждое второе здание просило починки. Олон не был разрушен и, учитывая проходившие через него потоки товаров, мог не опасаться гибели, и все же из сердца города торчал кинжал.
«Этот кинжал вонзили мы, – мрачно призналась себе Адер. – Рану нанесли Малкенианы».
Едва ли Териал уй-Малкениан, основывая собственную империю, ставил себе целью обескровить столицу древнего Креша, но свой престол он отказался в ней разместить. Деньги ушли следом за властью, и с переездом правительства в Аннур город стал ветшать. Жизнь в нем поддерживали канал и озеро – торговые пути, тянувшиеся в прожорливую столицу, но богатые особняки на набережной превратились теперь в таверны, бордели и гостинички для возчиков и утомленных трудным рейсом через озеро Баку лодочников. Несколько упорных потомков древних родов еще держались в своих фамильных домах, ветшавших из-за бедности владельцев, а в остальных хозяйничали воры и сироты, крысы и ветер.
Жалкое место для жизни, зато неприступное. Адер, пока ее волокли по улицам, насчитала не меньше десяти патрулей Амередада: закаленные воины с мечами и луками по двое стояли в тени стен или перекрывали входы в переулки. На них не было ни значков, ни форменных накидок, ничто не указывало на их связь с Сынами Пламени, но короткие кивки, которыми эти люди обменивались с ее тюремщиками, не позволяли принять их за обычных городских бандитов.
«Мерзавец превратил в свою крепость весь этот Кентом тронутый город», – уныло говорила себе Адер, спотыкаясь на неровном булыжнике.
Она попыталась представить, как Олон берут аннурские легионы, – и не сумела. Тактика легионеров не годилась для боя среди шатких стен и наваленных грудами булыжников. Сыны Пламени растворятся среди горожан, попрячутся на чердаках и в подвалах, будут постреливать из окон, на выбор сбивая врагов, чтобы тут же вновь затеряться в какой-нибудь древней кроличьей норе.
Только сейчас Адер пришло в голову, что Амередад не из одного религиозного рвения выбрал для себя Олон. Ил Торнья – блестящий генерал, но этот город не для генералов. В закоулках Олона можно убивать тысячами – никто и не заметит. Не заметит никто и смерти одной очень безрассудной принцессы.
* * *
Низкие потолки, камень, толстые стены без окон – и все же комната, в которую ее привели по бесконечным лестницам, уходившим, как видно, в погреб под погребом и еще под погребом, больше напоминала рабочий кабинет, чем узилище. На широком столе опрятными кипами лежали свернутые в трубку карты, пергаменты, письма и списки поставок. Кто-то аккуратно составил в угол несколько сосудов, на верхнем виднелась крупная надпись: «Чернила». Рваная заплесневевшая карта Олона висела на дальней стене, но рассмотреть на ней Адер сумела только мосты и темные очертания самого острова. Все здесь говорило о предусмотрительности, обдуманности, решимости. Лехав, или Амередад, как его ни называй, сидевший сейчас напротив нее, был не просто жадным до власти выскочкой из солдатских низов.
– Вы понимаете, – говорил он, открыто разглядывая Адер через грубый деревянный стол, – что многие верующие, скорее всего, почти все, хотят видеть вас на костре.
– Я принцесса из рода Малкенианов, – с напряженным спокойствием ответила Адер. – На мосту меня видели сотни людей. Убив меня, вы получите гражданскую войну, которая быстро покончит с вашей церковью.
Лехав пожал плечами:
– Верные сочтут вашу смерть справедливой местью за Уиниана. В остальном – все мы в руках Интарры.
– Уиниану Интарра не слишком помогла.
Лехав нахмурился, но не ответил, предоставив Адер гадать, выиграла она очко или погубила себя. Если этот человек захочет ее убить, тесная каморка без окон послужит ему не хуже другого места. Толстый камень стен заглушит ее крики. Кровь уйдет под грубые железные решетки в полу.
«Он не собирается меня убивать, – твердо сказала она себе, сдерживая дрожь. – Во всяком случае, не здесь».
– Что вы делали в Аннуре? – спросила Адер, пытаясь вернуть себе толику инициативы. – Зачем переоделись, зачем смешались с паломниками?
