– Нам не пить надо, – отозвалась Анник, нарезавшая полосками бизонятину, чтобы завялить мясо над огнем, – а думать.
– Дельная мысль – это прекрасно! Вы, девочки, как надумаете что, дайте мне знать. Хотя… – Пирр нахмурилась. – О чем думать-то?
– Да ради Шаэля!.. – огрызнулась Гвенна.
Присягнувшая Черепу погрозила ей пальцем:
– Осторожней, ты взываешь к моему богу.
– О том, – не слушая их, ответила Анник, – как нам отсюда выбраться.
– А зачем бы нам отсюда выбираться? – делано изумилась Пирр.
Она одним жестом охватила очаг, шипящее на огне мясо, объемистый мех в собственной руке и растянутые на жердях выделанные шкуры, хранящие внутри свет и тепло.
– Встретили нас, признаться, грубовато, но этот Длинный Кулак показал себя щедрым хозяином. Может, парни из вашего крыла ему и не по нраву…
Если Длинному Кулаку и вправду не нравились мужчины-кеттрал, он избавил себя от неприятных гостей. Валин с Талалом и Лейтом выехали вчера из лагеря, увешанные оружием и нагруженные провиантом, набив тюки всеми средствами убийства – ядами, стрелами и даже взрывчаткой. Задание – убить аннурского кенаранга – было безумным, но шаман снабдил их всем, что только могло пригодиться в этом деле. Зато крыло располовинил, Кент его подери.
– Вы останетесь у меня почетными гостьями, – объявил он женщинам, словно только теперь о них вспомнив.
Когда же Гвенна высказала, что она об этом думает, и сообщила, что привыкла сама за себя решать, он только руками развел: «Разумеется, решай сама, остаться почетной гостьей, пленницей или трупом».
Валин пытался спорить, но неприглядная правда состояла в том, что они были бессильны. Свободу они получили только волей Длинного Кулака, а этот долговязый мерзавец, сколько бы ни толковал о сотрудничестве и взаимопонимании, не страдал излишней доверчивостью. Слово Валина – это, конечно, надежная гарантия, но Длинному Кулаку требовалось что-то более осязаемое и убедительное – и вот Анник, Гвенна и Пирр переведены из пленниц в «почетные гостьи».
Почетные гостьи! Это еще хуже «сопутствующих потерь».
– Расслабься, – посоветовала убийца. – Жизнь – только миг. Постарайся насладиться радушием наших хозяев.
– Ты, я вижу, так нахлесталась браги, – рявкнула Гвенна, – что не заметила: щедрость Длинного Кулака на оружие не распространяется. У нас на всех один жалкий ножичек.
Она кивнула на полосовавшую мясо Анник:
– Да притом тупой!
– Не потому ли, что, пока у нас было оружие, мы норовили истыкать остриями его воинов? Кроме того, – Пирр смерила взглядом поясной ножик Анник, – убить человека и таким нетрудно. Если только найдем вескую причину променять еду, питье и тепло на безнадежную драку.
– Пока нас держали связанными, ты сражалась, – напомнила Гвенна, – хотя тогда драка была еще безнадежнее.
По правде говоря, она никак не могла раскусить Пирр, оттого и бесилась. Не в том дело, что Присягнувшая Черепу хорошо умела убивать, – на Островах все это умели. Гвенна скрипела зубами при виде ее равнодушия к вещам, за которые сама Гвенна готова была отдать жизнь. Мало им горя с целой армией ургулов, так еще наемница доводит ее непрестанными издевками.
– Когда я была связана, – пожала плечами убийца, – я была связана. А теперь у нас…
Довести свою мысль до конца она не успела: откинулся полог шатра и внутрь шагнул мужчина. Высокий мужчина – ему пришлось чуть не вдвое согнуться в проеме. С первого взгляда Гвенна приняла его за Длинного Кулака, но, когда вошедший выпрямился, она задохнулась, как от удара под дых.
Балендин Айнхоа.
Она выходила из себя от одной мысли, что Балендин жив. По правде сказать, всю невыносимую скачку на север она сохраняла здравый рассудок, напоминая себе, что должна выжить и сохранить силы, чтобы однажды добить лича. Длинный Кулак, лишив его пары пальцев, как бы намекнул, что готов принять эту заботу на себя. Как видно, она ошиблась.
Лич избавился от пут и от провонявших черных лохмотьев, в которых его захватили, и, хотя пальцев ему назад не приставили, кто-то снабдил его чистыми тряпками на бинты. Вырядился он на ургульский манер, в бизоний плащ поверх кожаных штанов и рубахи, навесил на шею новые ожерелья, а на пальцы нацепил новые кольца. Преображение было столь же разительным, сколь внезапным, и на минуту Гвенна онемела от такой гнусной неожиданности.
Балендин, словно прочитав ее мысли, усмехнулся:
– Рада меня видеть, Гвенна? – Не дождавшись ответа, он пожал плечами. – А я так по тебе соскучился. Много у меня было любимчиков, но никто не сравнится с ветреной Гвенной Шарп в чистых, необузданных, диких, зверски тупых страстях.
Он облизнулся. Анник, оставив мясо, одной рукой оперлась на бедро, а в другой – легко зажала двумя пальцами окровавленный нож. Гвенна с ужасом осознала, что лич, мало того что гуляет на свободе, снискав, по всей видимости, нежданную благосклонность Длинного Кулака, – он еще и трезв. В его глазах больше не было мути адаманфа, к ним вернулся заносчивый хищный блеск.
Гвенна подавила порыв броситься на лича. Он стоял в считаных шагах от нее, перед откидной полой апи, скрестив руки на груди, но она повидала, на что способны личи, и понимала: и половины расстояния не одолеет.
– Ты мешок гнилого говна, Балендин, – проговорила она (слова – паршивая замена ножу, но ничего другого у нее не было). – Однако храбрец. Явиться сюда после трепки, которую мы тебе задали в горах. Жаль, остальное твое крыло осталось мясом на скалах. И твоих пальчиков жаль.
Лич помрачнел. Исхудал, заметила Гвенна. Балендин всегда был тощим, скорее кнут, чем дубина, – жилы и мускулы обвивают тонкий костяк, под загорелой кожей явственно просвечивают изящные лицевые кости. Но сейчас в отблесках костра она разглядела, что щеки у него ввалились, как у покойника. Падающие на плечи темные косы истончились и засалились, а змеившиеся по рукам татуировки будто помялись, не распираемые больше мышцами. Все это не делало лича менее опасным, если он получил доступ к колодцу.
– Гвенна, Гвенна, Гвенна, – с укором покачал он головой. – Я только вернулся в твою жизнь, целый и невредимый… – Он горестно покосился на свои руки. – Ну, почти целый. И все же в пяти фразах ты сделала целых три ошибки. – Он поднял вверх палец. – Первая: невелика отвага тебе показаться. Мне пришпилить тебя к земле и сжечь над тобой палатку – что глазом моргнуть. Второе: мое временное отступление – не твоя заслуга. В первый раз меня свалил ваш огнеглазый ублюдок, а во второй поймали ургулы. И последнее: хотя белеющие в горах кости, строго говоря, принадлежали кеттрал из моего крыла, ты напрасно думаешь, что мне есть до них дело. Они никогда не были мне ровней. Цели у меня много… амбициозней. Тебе знакомо это слово? Оно значит «возвышенней».
Лич улыбнулся. Сидевшая в глубине шатра Пирр подняла руку. Она с искренним любопытством наблюдала за Айнхоа:
