– Быстро! – приглушенным голосом приказал он. – Это только переход между вратами, а Рампури Тан всех не перебьет.
– Нашим путем им не пройти, – выдохнула Тристе.
– Они и пытаться не станут. Ишшин разберутся с Таном, сообразят, куда мы подевались, и пройдут во врата следом. К тому времени мы должны быть далеко.
Каден, кивнув, поднялся на непослушных ногах. Он узнал остров с кольцом стройных арок по краю, хотя, казалось, с прошлого раза минуло много лет. Что было после… Он тряхнул головой, выбрасывая лишние мысли. Лучше не думать о том, что было и что означает «ишшин разберутся с Таном». Ваниате заколебалось. Лучше двигаться дальше.
Он оглядел зеленый простор. Какие врата ведут в Ассар, известно, но надписи над другими для него ничего не значили.
– Которые?
– В Аннур? – спросил Киль.
Каден кивнул.
Кшештрим указал на арку в десятке шагов впереди. Каден поднял Тристе, поддерживая, провел по неровной земле и проводил взглядом, когда она скрылась в кента. А потом шагнул следом – ступил из яркого света в сухую пыльную тьму. Мгновение он просто стоял, давая глазам привыкнуть. Так ничего и не разглядев, отпустил от себя ваниате. Ноги еще были слабы после удушья, еще дрожали. Горящие радужки освещали только поднесенную к лицу руку.
– Где мы?
– Под землей, – ответил Киль. – Эта часть Аннура давно забыта. Ишшин ее знают, а больше никто.
– Идемте! – звенящим, как струна, голосом проговорила Тристе. – Уйдем отсюда.
– Ступайте точно по моим следам, – велел Киль. – Ишшин окружили эти врата ловушками, да и других опасностей в подземелье немало.
Они целый час двигались по невидимым в полной темноте изгибам туннеля. Несколько раз на развилках Каден различал груды костей: берцовых и черепов, сухих и ломких, как щепки, косточек пальцев. Тристе не выпускала его плеча. Каден чувствовал, как дрожит девушка – от холода, от страха или от постоянной боли. Киль без колебаний выбирал нужный поворот.
– Как ты здесь видишь? – спросила наконец Тристе.
– Мне не нужно видеть, – ответил кшештрим. – У меня в голове карта.
– Так не бывает!
– Спроси Кадена.
Каден попытался мысленно представить план туннельной сети и сам удивился, поняв, что с самого выхода из кента непроизвольно составлял карту: какая-то часть его сознания прилежно отмечала каждое ответвление, развилку, расширение пещеры.
– Память – такой же навык, как любой другой, – пояснил кшештрим. – Ее можно отточить.
Говорил Киль верно, но, когда они наконец откатили в сторону каменную плиту и шагнули из темноты на слепящий свет, Каден не в первый раз убедился в несовершенстве своей памяти. Они очутились на зеленом кладбище, вклинившемся меж стен и строений на невысоком холме. Килю пришлось в одиночку ставить плиту на место, потому что Каден остолбенел. Он не сомневался, что надо ждать погони ишшин. Он знал, что надо как можно скорее убраться из этого места, но несколько мгновений простоял как вкопанный, вдыхая соленый и дымный воздух Аннура.
Воспоминания о городе, запечатленные его юным умом, еще незнакомым с хин и сама-ан, были яркими, но неподвижными: высокие красные стены Рассветного дворца, хрустальная игла Копья Интарры, бледная зелень медных кровель и темная зелень каналов, белизна статуй на дороге Богов, бездонная синева Разбитой бухты, протянувшейся к восточному небосклону. Помнились ему и формы: запутанная геометрия складов и дворцов, прямых улиц и кривых переулков. Остальное забылось: запахи, сутолока… жара.
Даже в застывшей тишине кладбища он ощущал движение города как большого, жарко дышащего зверя, а стоило шагнуть из ворот на улицы, Аннур проглотил их целиком. Грохот колес по мостовой, цокот копыт, крики погонщиков и пешеходов сталкивались в тесноте улиц, почти заглушая шорох листвы на ветру.
Каден ожидал внимания прохожих – любопытных взглядов, восклицаний. Что ни говори, все трое, хоть и успели кое-как обсохнуть, оставались в тех же лохмотьях, в которых бежали от ишшин. В Ашк-лане их бы сразу заметили, но Аннур был не Ашк-лан. Миллионный город накинул на них свой плащ, укрыл надежнее любого сукна и занавесил глаза прохожих равнодушием к чужим заботам.
Надежно спрятав глаза под капюшоном, Каден шел по улицам, как во сне, – чужак, исследующий лабиринты собственной памяти. После прохладного простора Ашк-лана, где половину мира составляло небо, город невыносимо давил на него. Вонь шипящего на огне масла, чеснока и жареной рыбы забивала горло, непрестанный звон гонгов и колокольчиков разгонял и путал мысли.
Поначалу он просто держался за Килем, потупив глаза, чтобы спрятать свет радужек и самому укрыться от буйства красок и движения. Теперь, выйдя из ваниате, он впервые прочувствовал ужасные минуты в Мертвом Сердце. Не приходилось сомневаться, что Рампури Тан убит или взят в плен, но вопросы и сомнения все равно кружили в мозгу воронами-падальщиками. Не сам ли Каден какой-то идиотской оплошностью навлек на них атаку? Он снова и снова повторял каждый свой шаг в коридорах, в камерах. Нашумел? Нарушил рассчитанные сроки? Неизвестно, но ясно одно: Тан пропал, а он, Каден, свободно идет улицами Аннура.
Он улучил момент, чтобы бросить взгляд на хаос города, и тут же понурил голову, вновь задавшись вопросом, разумно ли было отсылать его в учение к хин. После Ашк-лана он не находил в себе ничего общего с нетерпеливой бессмысленной толпой, не знал, как говорить с этими людьми, как трактовать их ответы. Кругом были аннурцы, а он – аннурский император – понимал их не лучше, чем чужеземных птиц или обезьян.
В конце концов Киль увел Кадена с Тристе в переулок поодаль от главных улиц. Запах гнилья и мочи не помешал Кадену обрадоваться тени и относительной тишине, передышке.
– Теперь должно быть безопасно, – заговорил кшештрим. – Мы на милю ушли от кладбища и следа не оставили.
Каден поднял голову. Прохожий люд мельтешил у входа в узкий переулок, но в их сторону никто не смотрел. Словно они обернулись невидимками.
– Где мы? – спросил Каден.
– В Старых Сучках. Это узкий квартал между Шелковым и Четвертым каналами. Когда-то его занимали мелкие банки и цветочный рынок. С тех пор… – кшештрим пожал плечами, – прошло пятнадцать лет.
Каден поморщился. Он впервые слышал про Старые Сучки и понятия не имел о существовании цветочных рынков. Он наконец вернулся в свой город, в сердце империи, и обнаружил, что стал чужаком в своей стране.
– А монах… – заговорила Тристе, бросив взгляд на вход в переулок.
При свете дня синяки на ее лице и ожоги на руках выглядели гораздо, гораздо хуже, чем в Мертвом Сердце.
– Как ты думаешь, он нас догонит? Выберется?
Каден припомнил приставленный к горлу Тристе накцаль, приказ Тана связать девушку, как скотину, и задумался, надежда или страх кроется в ее вопросах.
