Мне не терпелось заметить, что если матушка и впрямь хочет его пришибить, то даже хорошо, что он не возвращается домой, но я вовремя прикусила язык.
Матушка сорвала с себя фартук, швырнула его на пол — да с такой силой, что в воздух поднялось облачко пыли, — а потом принялась пинать окаменелости, разметав их по всей кухне. Я внимательно следила за тем, куда разлетались наши находки, потому что хотела потом их собрать. Оставалось только надеяться, что они не расколются.
А потом матушка разрыдалась. Ее всю затрясло, дыхание сделалось громким и судорожным, а плечи заходили ходуном. Наконец она повернулась ко мне. Лицо у нее покрылось красными пятнами, а глаза так опухли, что их почти не было видно.
— Меня мучают дурные предчувствия, Мэри. Очень дурные. Знаю, что и тебя тоже. Я все поняла по твоему лицу.
— Но это же не значит, что непременно случится что-то плохое! — заметила я.
— Может, ты и права. Но вдруг оно уже случилось? Что тогда?
— Если так, то ничего не поделаешь, — ответила я. Но то были лишь храбрые речи, за которыми я прятала страх. Стараясь успокоиться, я остановила взгляд на разбросанных по полу диковинках. — И потом, ты же сама хотела «пришибить» отца, а в этом тоже хорошего мало.
Матушка застонала от отчаяния.
— Да это же просто слова, — устало ответила она. — И не надо делать вид, будто ты не поняла.
Но я уже не слушала ее. Матушка заметила, что взгляд мой прикован к щитку, застрявшему под шкафчиком с посудой.
Ее лицо тут же раскраснелось от злости.
— Убери эти треклятые камни с глаз моих!
Я послушно собрала окаменелости, отнесла их наверх, в спальню, и спрятала под одеялом с той стороны кровати, где обычно спала, а потом вернулась на кухню.
Матушка немного успокоилась — во всяком случае, плакать перестала — и начала готовить жаркое из картошки и остатков лука-порея, но думала явно не об обеде. Мне казалось, что если она и дальше будет так же рассеянно орудовать ножом, то точно отрубит себе палец (и это станет единственным кусочком мяса в нашем жарком). Я хотела спросить у нее разрешения сходить к Гарри, чтобы узнать, не сварила ли его жена Криста голову угря и нельзя ли забрать череп, но потом решила, что сейчас не стоит оставлять матушку одну.
Мне по-прежнему было не по себе. Несмотря на свои храбрые речи и на то, что я не верила россказням о гусях и могилах, в глубине души я чувствовала: случилось что-то страшное. Я не позволяла себе расплакаться — сидела неподвижно и старалась думать только о черепе угря.
Неожиданно мне вспомнился Генри. На память пришли его слова: «Очень надеюсь, что вы так и не узнаете, каково это — потерять отца». А ведь я тогда подняла его на смех… Конечно, однажды отец умрет. Все живое в один прекрасный день — или ночь — погибает.
Лишь бы только не сегодня.
Пожалуйста.
Когда Джозеф вернулся с работы, за окном было темно — хоть глаз выколи. Он тут же бросился в мастерскую, надеясь найти там отца, но я точно знала, что тот еще не пришел.
В голову лезли жуткие мысли. От них не было спасения.
Мне представлялось, как отец лежит в грязи, а глаза, уши, нос и рот у него забиты тиной и илом. Он ничего не видит. Он не в силах дышать. И кричать тоже не в силах.
Или отца поглотила морская пучина.
Или мощная волна унесла его в море, а потом выбросила на острые камни, разбив, как глиняную чашу.
Как я ни старалась отогнать от себя эти мысли, у меня ничего не получалось.
Наконец стук в дверь прервал поток моих кошмаров наяву.
На пороге стояли двое мужчин. Я узнала лишь одного из них, Гарри. Крепкого седовласого рыбака, безжалостного палача угрей. Лицо у него было такое загорелое, что походило на кусок задубелой кожи. Мне всегда очень нравились его лучистые голубые глаза, но в тот поздний вечер они не сверкали. Он был бледен и встревожен. И явно пришел к нам домой вовсе не для того, чтобы вручить мне череп угря.
— Здравствуй, малышка Мэри. Скажи, а Молли дома?
Матушка тут же подошла ко мне, второй раз за день обхватила меня за плечи и крепко прижала к себе. Я затаила дыхание.
— Гарри, с Ричардом что-то случилось? Неужели он… неужели…
Матушка не в силах была произнести это слово, это страшное слово, которое могло в один миг уничтожить все надежды на счастье.
— Нет. Нет… — к счастью, Гарри не сказал это страшное слово. Вот только в голосе рыбака звучало едва уловимое «но».
— Молли, случилась большая беда. Ричард, судя по всему, взобрался на самую вершину Черной Жилы. Наверное, решил срезать путь, чтобы поскорее вернуться домой. И упал. С огромной высоты. Горожане несут его сюда. Крепитесь, вас ждет страшное зрелище. Хвала Небесам, Ричард жив, но… Искалечен. Чудовищно искалечен.
Матушка так сильно сжала мне плечи, что я едва не вскрикнула, но вовремя прикусила губу. Слезы я презирала. Нет, я не заплачу. Никогда.
За спиной у Гарри замаячили незнакомые фигуры. Четверо мужчин несли за уголки большой кусок парусины, провисающий под весом лежащего на нем человека.
Отец!
Его занесли в дом и положили на стол. В бледном свете лампы я разглядела, что он был весь в грязи с головы до ног, а по щекам у него алыми ручейками струилась кровь.
Матушка схватила первое, что попалось ей под руку, и кинулась вытирать ему лицо. Это был мой передник, в котором я ходила в воскресную школу. Матушка принялась стирать с отцовской кожи кровь и грязь с такой нежностью, какой я в ней отродясь не замечала.
— У него огромная рана на лбу, Молли, — сообщил один из незнакомцев. — Наверное, сильно ударился о камни и лишился чувств.
— Разума, — вздохнула матушка. — Разума он лишился еще в тот день, когда ему впервые взбрело отправиться на Черную Жилу. Опаснее места не придумаешь! Я ведь его предупреждала, это все знают. Говорила, что однажды скалы погубят либо его самого, либо наших детей. Но он меня не слушал. Упрямец, каких поискать! И он поплатился за свое упрямство, видит Бог! Я всегда говорила, что на Черной Жиле царствует смерть, недаром скала усеяна трупами! Как в воду глядела! Теперь он и сам почти труп…
Отчаянно рыдая, матушка стирала грязь с отцовского лица. Под спутанными волосами я увидела глубокую рану.
— Наверное, ее надо зашить? — спросил Джозеф, уже успевший вернуться на кухню.
— Нет у нас денег на докторов, Джо, — печально ответила матушка. — Придется ему довольствоваться сиделкой Молли. Спасибо вам, друзья и соседи, за то, что принесли его домой, — сказала она, повернувшись к мужчинам. — А теперь выйдите, пожалуйста, мне нужно хорошенько его вымыть. Джо позовет вас, когда можно будет переложить его в постель.
— Мы подождем в пабе, — сообщил Гарри, но, заметив, как изменилось матушкино лицо, поспешно добавил: — Только потому, что он тут по соседству! Обещаю, мы не возьмем в рот ни капли спиртного, пока не уложим Ричарда в постель.
