— Так по твоему выходит, что понятия не нужны? — с недоумением спросил Лях.
— Почему не нужны? Без понятий нельзя, — убежденно заявил дед Матвей. — Только главное понятие — по совести жить и человеком быть. А все эти правила дурацкие братва со скуки сочиняет, чтобы от безделья на хате башкой не тронуться. Вот мусора и рады. Сам посуди, ведь если бы не козлятник и петушатник, из кого бы менты себе стукачей да актив вербовали? Воры сами себя под корень переводят, ментам и делать ничего не надо. Один раз блатной на работу вышел — сразу стал мужиком, другому елду за ухо положили — "плотником" заделали, третьего опомоили и опустили насильно по беспределу — вообще в обиженку загнали. Обратно в правильное сословие дороги нет. И куда такому деваться? Только в козлы идти и бывших корешей, которые его продали, щемить. Я потому в цветную масть и не лезу. С незаметного меньше спросу.
Лях долго молчал. Обдумывал сказанное дедом Матвеем. Наконец тому надоело играть в молчанку и он обратился к Ляху.
— Тебя куда везут?
— На строгий, — ответил Лях.
— Дело хорошее, — одобрил дед Матвей. На строгом порядка больше. На общем режиме, к примеру, кто в обед первым на "помойку", в столовку то есть, заскочил, тот самый жирный кусок и сожрал. А на строгом что зацепил не глядя половником, то и твое. И не дай бог заметят, что в чужую шлюмку "косяка давишь". Тут же у стола и припорют. Только бы не на "Елочку" к Медведю. Вот уж где и душняк, и канитель смертная.
"А я как раз туда и еду", — подумал Лях, но говорить не стал.
Так, слушая мудрые речи старого арестанта и добрался Лях до своей зоны.
* * *
Этап оказался небольшим, восемь человек. С этапки вновь прибывших первым делом загнали на медосмотр в санчасть. Лях удивился — с чего бы такая забота?
Прапорщик провел их больничным коридором и остановился у двери с табличкой "ЛОР", у кабинета врача "ухо-горло-носа". К табличке кто-то прилепил вырезанную из бумаги букву "Д". Получилось "ЛОРД". Лях понял, что тут и обитает главный авторитет зоны. Из-за двери слышалась веселая песня:
"На Кавказе мы живем, мы танцуем и поем!
Вай-вай-вай, как нам хорошо!
Мы грузынски вино пьем, русскы дэвушка ибом!
Вай-вай-вай, как нам хорошо!
Знайте, все мы кавказцы!
Вах, все мы кавказцы, на Кавказе живем!"
Последнюю строчку-припев спели два раза.
Прапорщик ударил в дверь кулаком и песня стихла. Из кабинета тенями прошмыгнули несколько только что воспетых людей-кавказцев, больше похожих на шнырей, чем на воровскую пристяжь. Прапорщик завел прибывших в кабинет.
Это был не кабинет, а палата. По тюремным меркам палата-люкс. В ней стояла только одна койка, пол был застлан ковром, в углу работал телевизор. При их появлении с койки поднялся грузин средних лет. В отличие от остальных зеков на нем были надеты спортивные штаны, свитер и черные лакированные туфли. Также, вопреки правилам, под носом у него щетинились густые усы. Пухлыми пальцами авторитет перебирал четки из черного камня.
— Я тут за вора, — представился он. — Поставлен над этой зоной. Погоняло — Лорд. Порядки у нас простые: даешь норму и ждешь конца срока. Отрицалы здесь долго не живут. Для непонятливых у меня тросточка имеется из железного дерева, — кивнул он на массивную трость, стоявшую в углу. — Поэтому, мужики, давайте жить хорошо. Вопросы есть?
— Где ты увидел мужика? — с вызовом спросил Лях.
Остальные промолчали.
Лорд повнимательнее посмотрел на Ляха.
— А ты кто будешь, э?
— Сам не видишь? Люди дразнят Ляхом.
Лорд скривился как от зубной боли.
— Ладно, брат, с тобой потом побазарим.
Их вывели в соседний кабинет, где их действительно ждал врач, гигант в небрежно накинутом на зеленый мундир белом халате.
После формального осмотра — никаких тебе "нагнитесь, раздвиньте ягодицы". Ляху показалось, что верзилу-врача больше интересуют сопроводительные документы.
Потом их вернули в этапку. На следующий день всех прибывших распределили по отрядам. Перед тем как распустить этапников, перед ними выступил сам начальник колонии, пахан зоны, полковник Медведь. Слово его было кратким, но выразительным:
— У нас "Тайга — закон, Медведь — хозяин". Будет план, будет и песня. Отказчикам — изолятор. Кто не работает, тот не ест. Передовикам усиленная пайка и досрочное освобождение. Для упрямых — указ "Один-восемь-восемь-три" — добавка в пять лет к сроку за систематическое нарушение режима содержания. Короче, каждый сам творец своего счастья. А сейчас все подойдут и распишутся.
— Что это? — спросил Лях, когда очередь дошла до него.
— Соцобязательства.
Лях глянул в листок. Там значилось, что он полностью осознал свои ошибки, обязуется выполнять производственный план, приказы начальников и постановления актива колонии, а также призывает других заключенных быть благоразумными и починяться требованиям администрации. Оставалось только поставить свою подпись. Лях плюнул под стол и отошел.
— Вы что, отказываетесь трудиться? — строго спросил Медведь.
— Почему? — не согласился Лях. — Я на любую работу согласен. Могу коньяк дегустировать, могу макароны продувать или черную икру в банки раскладывать,
— А красную не хочешь? — спросил Медведь. — Или, к примеру, лес валить?
— Лес валить не хочу, — признался Лях. — Деревья — это кислород. Если каждый дурак начнет деревья валить, скоро нечем дышать будет.
— Так, один отрицательно настроенный есть! — торжествующе объявил Медведь. — Прекрасно. На его отдельном примере мы покажем остальным, что их ждет в случае неповиновения. Для начала объявляю заключенному Воронцову пятнадцать суток штрафного изолятора. Тащите его в крякушник к Папе Карло.
Вертухаи подхватили Ляха и поволокли, окучивая по дороге ударами дубинок.
* * *
Десять камер штрафного изолятора и четыре камеры БУРа располагались в бараке, обнесенном высоким забором. Ляха привели в камеру ШИЗО.
Надзиратель обшмонал его наскоро, но дневальный, толстый носатый зек по кличке Папа Карло, не поленился нагнуться и вытащить у Ляха из носка несколько сигарет. Сам Лях не курил, но курево для карцерного общака с собой захватил.
Здесь Ляху выдали теплое белье, выкрашенное в черный цвет. Ботинки у него также забрали, а взамен швырнули чуни из обрезанных валенок. Его втолкнули в камеру размером два на четыре метра. За дверью находилась железная решетка.
Две откидные шконки были подняты и заперты на замок. Окно было закрыто решеткой, но лишено стекла. Температура в камере была явно ниже нуля. Стены покрывала корявая "шуба" — штукатурка с солью, вся в разводах плесени и изморози. Единственная неоштукатуренная стена под окном была украшена нарисованной прямо поверх кирпичей батареей парового отопления.
