— Он самый, и не соблазнил, а выдвинул, — подтвердил догадку Москвин. — Зря ты, Крюк, с ним грызешься, он мужик нормальный. За месяц таких дел наворотил!
— Именно поэтому я ему и не верю, уж больно прыткий. Так в какую степь тебя сослали?
Москвин понизил голос и сообщил:
— Чечены подогнали в Ростов партию геры. Дальше грузят в вагон и повезут в Москву по рельсам. Канарис по приказу генерала набрал мобильную группу для оперативного прикрытия.
— Наркоту прикрывать? От него это запросто можно ждать.
— Шутишь? — обиделся Москвин. — Мы будем отслеживать контакты. Это же операция века! Вернусь майором, как Гагарин. Жалко, что ты с Канарисом в контрах, вместе бы махнули.
Крюков вздохнул.
— Куда? За орденами и званиями? Прими совет, если успеешь. Когда общаешься с Канарисом, держи патрон в патроннике и не расслабляйся. И звони почаще. Вот мы и приехали. Прикроешь меня на воротах. Внутри я как-нибудь сам разберусь, просто не хочу, чтобы нам помешали.
Автосервис Винтика и Шпунтика находился в промзоне за Марьиной Рощей. Промзона представляла собой целый район с улицами и перекрестками, клином застрявший между тремя железными дорогами — Октябрьской, Рижской и Окружной. Найти здесь что-то казалось невозможным. Но Крюков легко отыскал нужные ворота.
Винтик и Шпунтик и в самом деле походили на носовских персонажей. Один был длинный и худой, другой маленький и толстый. Визиту Крюкова они определенно не обрадовались. Винтик сморщился и повел носом:
— Каким ветром, начальник?
Крюков не стал темнить и изложил суть проблемы.
— Да, эта тачка была у нас, — Винтик понимал, что совсем отпираться бесполезно и невыгодно. — Перекрасили в черный цвет, номера перебили. Где она теперь, вам виднее.
— Как это? — не понял Крюков.
— Ее ваш мужик пригонял. Майор ментовской. Сказал — так нужно для оперативных целей.
— Почему майор? Он что, в форме был?
— Ясный пень, в форме. И даже ксиву показывал, — сообщил Шпунтик. — Мурашов фамилия, я запомнил.
— Как? — опешил Крюков.
— Мурашов, — подтвердил Винтик. — Я тоже видел.
— Он был один?
— Пригонял один, а когда забирал, к нему на выезде кацошник сел. Со шрамом. Только я так скажу — этот майор такой же мент как и я.
— Еще бы! — усмехнулся Крюков. — Настоящего майора Мурашова месяц назад в трех пакетах нашли. По частям. Что еще можете добавить?
Винтик покачал головой:
— Мы бы вам, начальник, даже этого не сказали, но у нас проблема. Крыша нужна.
— А ваша куда подевалась? Съехала с концами?
— Продырявили крышу. Нас Быча крышевал, — сказал Шпунтик. — Его на днях замочили. А сегодня пара отморозков приходила. Представились — от Чингиза. Слыхали про такого? Сказали, что теперь платить будем им. Такую сумму объявили, что нам проще закрыться.
— Главное, говорят — бабки нужны для войны с беспредельщиками, — добавил Винтик. — А сами хуже всякого беспредела себя ведут. Так как, поможете?
— Попробую, — согласился Крюков. — Запиши номер моей мобилы.
— Они вместе приехали, — сказал вдруг Шпунтик.
— Кто? — не понял Крюков.
— Чингизова братва и эти, майор с грузином. Вы, конечно, можете считать, что мы вас на крышу разводим, но только это точно в цвет. Они из одной лавки. И кровищей от них воняет — как от скотобойни.
— Разберемся, — процедил сквозь зубы Крюков и на прощанье предупредил. — Если кто из них появится, сразу звоните.
* * *
Позвонить они не успели. Поздно вечером в ворота въехали два джипа. Из них выскочили братки и бросились в цех, где мастера колдовали над очередной иномаркой. Позади шел Чингиз. Он был в длинном, до пят, черном лайковом плаще и время от времени поглаживал себя по черным, с проседью, волосам. Глаза его прятались за черными стеклами очков, в зубах дымилась вонючая сигара.
Быки Чингиза выволокли Винтика из-под днища машины, Шпунтика оторвали от двигателя. Согнув мастеров пополам, их толкнули к ногам авторитета. Тот недобро улыбнулся, сверкнув золотой фиксой.
— Что, работяги, заждались? Бабки приготовили?
— Да когда нам, блин, их собирать-то было! — Быче неделю назад за месяц отстегнули! — с натугой от согнутой позы просипел Шпунтик.
— Ну, раз Быче все отстегнули, с ним и разбирайтесь!
Чингиз выхватил из-под плаща "стечкин" с навернутым на ствол глушителем.
— Э, постой!… - Винтик попытался закрыться перепачканными в масле руками.
— Уже стою, — Чингиз презрительно сплюнул. — О чем базар? Вас чисто конкретно предупреждали. Не въехали по ходу? Так вот врубись, грязнуля, твои бабки для меня — капля в море. Я на бензин в день больше трачу. Мне выгоднее вас обоих грохнуть, чтобы другим было неповадно зажимать мое лавье. Так что гудбай!
Ствол дважды коротко чихнул. Над срезом глушителя закурился дымок. Тела механиков распластались в луже, вода в которой стала интенсивно краснеть. Следом в лужу полетел богатый, на три четверти, окурок дешевой сигары.
— Зажгите здесь все на хрен, — распорядился Чингиз, садясь в один из джипов.
— А если рванет? — забеспокоился один из братков. — Соседние гаражи может захватить.
— Да насрать. Твое что ли? — удивился Чингиз.
— Ха! Точно! Зажигаем! — бык весело помчался в цех.
Джипы вырулили с территории автосервиса, освещаемые в корму разгоравшимся пламенем пожара. Они уже подъезжали к Шереметьевской эстакаде, когда в недрах промзоны грохнул сильный взрыв.
* * *
Оторвавшись от преследования, Лях почувствовал себя затравленным волком. Деваться было некуда. Домой идти нельзя, Писарь убит, остальные воры либо мертвы, либо, как и Лях, вынуждены скрываться. Оставался Фома. Из всех воров он был самым предусмотрительным и имел серьезную охрану. Но Лях ему не доверял.
Он сидел в маленькой псевдокитайской забегаловке и пил довольно приличное китайское пиво. Стемнело. Лях уже принял решение на время исчезнуть из Москвы, отсидеться в тихом месте и как следует осмотреться, как вдруг запиликал его мобильник.
Звонил Фома. Лях ожидал сейчас услышать кого угодно, но только не его.
— Надо срочно встретиться и перетереть ситуацию, — сказал Фома. — Жду тебя в своей тачке на углу напротив "Шести ног".
Кафе "Аист", или "Шесть ног", печально известное как место кровавых разборок, Ляху не понравилось. Но выбирать не приходилось.
Лях издалека увидел стоявший прямо под фонарем шестисотый "мерс" Фомы. Ошибиться было невозможно. Детали облицовки, которые у нормальных людей серебрятся хромом, у Фомы сверкали золотом как улыбка продавца с Центрального рынка.
