— Выпускайте псов! — проорал Юстиниан начальнику стражи, и тот, молниеносно схватив зелёный флаг, принялся неистово размахивать им.
— Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие! — неживой голос эхом разнёсся по Арене. — Для вашей же безопасности оставайтесь на своих местах! Повторяю, оставайтесь на своих местах!
Народ, бушуя, словно Рубиновое море во время шторма, пёстрым потоком ринулся по вомиториумам, дробясь на мелкие ручейки. Верхние трибуны слились с нижними, и вскоре проходы переполнились желающими убраться подальше от опасности. Началась давка. Люди прыгали друг на друга, подминали под себя тех, кто застрял в живом заторе, пробирались по головам менее удачливых соседей к спасительным воротам. Крики боли, возмущения и ужаса заглушил очередной залп. Стреляли только по осквернённым, но от грохота толпа погрузилась в полное безумие.
А вот осквернённых пули явно не волновали. Они уже успели соорудить несколько мостов из брёвен, и теперь, как муравьи, пробирались к трибунам. Корнут облегчённо выдохнул: бояться нечего, толпа раздавит этих идиотов в два счёта, и мечи не спасут.
— Где же эти чёртовы псы?! — крикнул Юстиниан главному гвардейцу.
Тот снова замахал флагом, затем чуть перевалился через перила, что-то высматривая:
— Ворота закрыты. Наверное, заклинило.
— Так расклиньте их, сейчас же!
Начальник гвардейцев жестом подозвал одного из своих подчинённых и принялся ему что-то объяснять. Лаура уже вернулась к своему супругу и напряжённо замерла, сидя с ровной спиной, словно вот-вот готовясь броситься наутёк. Девочек Корнут не обнаружил. Похоже, рисковать ими королева не решилась, поспешив отправить их обратно в каструм.
Старший Флорес старался отшучиваться остроумными комментариями о происходящем, но его маленькие глазки бегали как у вора, стащившего в гостях столовое серебро. Дий нервно промакивал лоб платком, то и дело перешёптываясь о чём-то с Аркарусом.
Стоило осквернённым ступить на трибуны, и началось нечто невыразимое. В лучах палящего солнца засверкала сталь, толпа вокруг гладиаторов начала стремительно редеть. Действовали они быстро и без оглядки, на одном дыхании, стараясь лишить жизни как можно больше свободных. Они остервенело рубили направо и налево, оставляли безобразные глубокие раны на лицах, отсекали руки и головы, взбирались по грудам изувеченных тел, закалывали недобитых, а трупы спихивали вниз, расчищая путь к новым жертвам. Некоторые выродки умудрялись поражать разом по несколько человек, очевидно, взывая к скверне. Рядом с одним скорпионом скопилась гора обугленных трупов, но ни дыма, ни огня Корнут не заметил. Другой убивал свои жертвы прикосновением, во всяком случае, так казалось издалека. Несчастные, охваченные истошными криками и конвульсиями, падали бесформенными мешками у его ног и больше не поднимались.
Солдаты на стенах прекратили пальбу, боясь задеть граждан. Жидкие выстрелы, нацеленные на нескольких оставшихся за частоколом гладиаторов, не давали никаких результатов, но вскоре и они прекратились: на арену наконец-то вырвались туннельные псы. Оголодавшие, возбуждённые человеческим гвалтом и запахом крови, пропитавшим воздух, несколько десятков белёсых тварей, опережая друг дружку, бросились на кучку осквернённых, предвкушая сытный обед.
— Продолжайте обстрел! — проревел Юстиниан начальнику алых львов.
— Но там же люди! — возразил тот, но, заметив перекошенное от злости лицо правителя, повторил сигнал, недавно подаваемый самим Юстинианом.
— Милостивая Карна! — выдохнул Аргус, подскочив с кресла, но тут же плюхнулся обратно, заметив, что никто из присутствующих его порыва сбежать пока не разделял.
Корнут проследил за его взглядом и беззвучно чертыхнулся. Псы, хлеща воздух тощими длинными хвостами и переминаясь на массивных лапах, словно вкопанные застыли вокруг частокола. Один из осквернённых стоял с поднятой рукой лицом к самой крупной зверюге. Какое-то время животное пряло ушами, будто слушая беззвучный приказ, затем, щёлкнув зубастой пастью, покрутило мордой и протяжно взвыло. Вой подхватила вся стая, но стоило осквернённому опустить руку, и оголодавшая свора безволосых туш устремилась по брёвнам на трибуны.
В раскалённом солнцем воздухе стояло удушливым миражом колышущееся марево. На Арене властвовала полная неразбериха, визгливый лай сорвавшихся с цепи чудовищ смешался с истерическими воплями обезумевших от страха зрителей. Псы белёсой кишащей массой растеклись между рядами сидений и вомиториями, бросались на каждого попавшегося на пути, подпрыгивали, хватая за ноги карабкающихся друг на друга людей, и стаскивали их назад, к неумолимой гибели. Оскаленные клыки рвали в клочья замешкавшихся, обгрызали лица и руки, вырывали куски мяса с ещё живой плоти, и всё это кошмарное пиршество сопровождалось холодящим нутро воем и истошными криками.
Выстрелы вновь заполонили Арену. Стреляли в псов, купавшихся в собственной крови и крови несчастных, в гладиаторов, кромсавших безоружный народ, в сам народ — не намеренно, но прицельная стрельба с такого расстояния и в таких условиях фактически невозможна.
Корнут с силой вонзил ногти в подлокотники кресла, судорожно придумывая, как бы прекратить эту чудовищную бойню. Всё, что он сейчас видел — смерть и панику. Мертвецы устилали ряды багровым покрывалом, кровь текла ручьями, расцветая на белом камне алыми лепестками. Толпа вопила, стонала сотнями и тысячами глоток, растаптывала заживо тех, кому не повезло устоять на ногах. Как?.. Как всё это остановить? Солдатам сюда не прорваться — море перепуганных граждан намертво закупорило все проходы. Толпа рассасывалась медленно, достаточно для того, чтобы усеять трупами каждый метр этого богомерзкого места.
Внимание Корнута привлекли оставшиеся рядом с частоколом гладиаторы. Теперь они, разбившись на две группы, стремительно приближались как раз к той части трибун, над которыми возвышалась королевская ложа. Великан тащил на плече ещё одно бревно, явно намереваясь пробраться сюда с другой стороны. Им не было дела до толпы, они её и вовсе не замечали, у них была своя цель, и Корнут уже начинал догадываться — какая. Юстиниан был слишком увлечён перепалкой с начальником гвардейцев, чтобы заметить нехитрый манёвр выродков, Лаура оцепенела немым изваянием, погрузившись в некий транс, разве что старик Флорес, поймав на себе взгляд Корнута, многозначительно кивнул. Он тоже предчувствовал надвигающуюся беду и явно не питал надежды, что всё обойдётся.
— Немедленно уводите короля! — закричал Корнут главному льву, указывая на гладиаторов, взбирающихся по изуродованным телам. — Сейчас же!
Юстиниан умолк, буравя взглядом наглеца, посмевшего перебить своего правителя, но Корнут плевал на его негодование. Ждать от ублюдков пощады равноценно добровольно накинуть петлю себе на шею.
В ложе начался переполох. Аргус, до того словно прибитый гвоздями к сиденью, кинулся к своему кузену. Сенешаль с казначеем забились в угол, не решаясь покинуть ложу первыми: видимо, страх не настолько захлестнул их, чтобы пожертвовать своей репутацией или, того хуже, нагретыми местечками при дворе. Дий метался как ужаленный, старший Флорес, вцепившись в руку своего сына, принялся что-то торопливо говорить ему на ухо. Очнувшаяся от оцепенения королева потянула за локоть своего супруга и начала умолять прекратить упрямиться.
