— А ты ждал, что я буду с тобой навсегда? — прокаркала она скрипучим голосом, и нос её начал вытягиваться, превращаясь в огромный клюв. — Ты хоть в зеркале себя видел?
Разразившись пронзительно-хриплым карканьем, она расправила руки с вырастающими прямо из кожи чёрными перьями и подпрыгнула, захлопала огромными крыльями. Харо всё смотрел на парящую в алом зареве чёрную точку, к которой постепенно присоединялись другие, сбиваясь в стаю. Вороны. Почуяли кровь. Нужно уходить.
Он упорно брёл вперёд, стараясь не обращать внимания ни на граканье тварей над головой, ни на бесформенные пятна, мельтешащие со всех сторон. Сколько времени уже прошло? Куда он идёт? Где же это чёртово спасение?
Споткнувшись о неожиданно выскочивший из-под земли булыжник, Харо рухнул на колени, попытался снова подняться, но тело забилось в крупной дрожи, руки затряслись от напряжения, мир закружился, и к горлу подкатила тошнота.
Отдышаться бы немного…
Он завалился на спину, уставившись в бездонную синеву, смешанную с багряным закатом. Вороны куда-то исчезли, алое облако неподвижно застыло, равнодушно наблюдая за ничтожным существом, медленно умирающим в пыли среди безмятежных просторов.
Мысли вдруг очистились, сделались прозрачными, как капли дождя. Заливисто защебетали птахи, лица коснулся лёгкий ветерок. Мир вернулся попрощаться.
Вот он, Сорок Восьмой, осквернённый, уродец, всю жизнь проносивший клеймо. Раб Легиона, раб Прибрежья, презренная пылинка в смерче мироздания. Зато умирает он свободным! И плевать, что в кандалах, свобода — она ведь здесь, всегда рядом, она внутри, и её никому не отнять. Как же он раньше этого не понимал?
Перед глазами предстала Ровена с ласковой улыбкой на устах. Взгляд полный нежности, трепетного восторга. Она тянется к его губам, касается тонкими пальчиками его щеки, тихо шепчет: «Вернись за мной, ты должен!»
— Девочка моя… — язык не слушался, слова давались с трудом, голос сиплый, чужой. — Прости, я не смог…
Ровена грустно смотрит в ответ, укоризненно покачивает головой, и локоны её вспыхивают кровавым золотом в лучах умирающего солнца. Она так невинна, так прекрасна!
«Прощай, моя госпожа. Прощай, моя богиня. Мне жаль, что подвёл тебя…»
Забавно… Всё, чего он хотел — просто быть свободным, быть кому-то нужным, а теперь даже Госпожа не придёт за ним. Там, После, его ждёт такое же одиночество, как при жизни. И поделом, раз не смог уберечь то единственное, ради чего стоило жить, ради чего стоило бороться.
* * *
«Теперь ты довольна? Я ведь обещала, что отомщу».
Твин не ответила. Она уже давно не отвечала, прячась за непроницаемым барьером.
«Ну и молчи, тоже мне!» — Альтера разочарованно фыркнула. Без неё тоже неплохо: никто не ковыряется в мозгах, не жужжит на ухо. Правда, немного неуютно из-за одиночества. Хотя другие же как-то с ним живут!
Она искоса глянула на Керса. Тот бездумно уставился своими огненными глазищами куда-то перед собой. Наверняка грызёт себя, жалеет о содеянном.
— Эй, желтоглазый, что дальше-то?
— Дальше? — он отозвался не сразу, видать, доходило долго. — Не будет никакого дальше.
— В смысле, не будет?! — Альтера возмущённо потянула на себя вожжи. — А ну стой!.. Стой, говорю! Оглох, что ли!?
Керс недовольно скривился, но лошадь всё же остановил:
— Какого смерга тебе от меня надо? Я же сделал, о чём ты просила. Брата убил… Мало тебе?
— Предателя, а не брата! — она спрыгнула в высокую по колено траву. — Давай сделаем привал.
До лагеря ещё оставалась добрая половина пути. Вдалеке маячила рощица, на горизонте темнело пятнышко — очередная забытая Госпожой деревенька. Глухомань, вокруг ни души.
— Отцепись уже от меня!
— А то что? — Альтера приблизилась к нему и, задрав голову, с вызовом посмотрела снизу вверх. — Ну же, слезай, потолкуем.
Керс неохотно спешился и уселся на землю, нахохлившись, будто ворон общипанный. Какой же он всё-таки тюфяк!
Альтера устроилась напротив:
— И долго ты собрался скулить о несправедливости жизни?
— Не волнуйся, мой скулёж ты больше не услышишь.
— Ах вот оно что! Слинять, значит, решил?
— Я и тебе предлагал.
— Что предлагал? Трусливо сбежать, поджав хвост? — она натянуто рассмеялась. — Не глупи, Керс, ты же можешь всё изменить! Постараться для своего народа, добиться справедливости. Ты рождён для этого!
От последней фразы он слегка вздрогнул. Ага, в яблочко! Любопытно…
— Я устал, Альтера, — тихо признался он. — Устал терять близких, устал от постоянного чувства вины. Я хочу спокойствия, понимаешь?
— Нет, твоя беда в другом, — она тяжко вздохнула. — Ты просто живёшь чужими правилами, вбитыми не пойми кем тебе в голову. Постоянная вина, говоришь? А что ты такого сделал? Спалил свою семью? Твоим родителям следовало бы получше следить за тобой. С такими-то способностями! Будто они не знали. Или ты жалеешь, что тряхнул свободных ублюдков, жиревших сотню лет на нашей крови? А может, из-за Сорок Восьмого, предавшего нас после всего, что мы для него сделали? Так скажи мне, кто виноват — ты или те, кто пользовался тобой?
— Не делай из меня жертву, — он покачал головой. — В итоге ведь мертвы они, а не я.
— Они поплатились за свои ошибки. Это был их выбор. Прекрати уже ковыряться в себе, со стороны это выглядит ужасно жалко!
— Мне насрать, как это выглядит, — ощетинился Керс. — Всё равно у меня больше ничего не осталось.
— Как это ничего не осталось! А я? — Альтера наигранно надула губы. — Или тебе на меня тоже насрать?
— Прости, но ты не Твин…
— Ошибаешься, Твин всего лишь часть меня, причём не самая лучшая.
Керс недоверчиво хмыкнул.
— Не веришь? А напрасно! Знаешь, я ведь создала её, когда ищейка убил маму. Мне казалось, так будет легче пережить всё это дерьмо, а потом я привыкла, что Твин принимает на себя все удары. Мне было вполне комфортно существовать в тени, прячась за её спиной, а зря, как оказалось. Так не повторяй моей ошибки, желтоглазый! — Альтера подалась к нему ближе, нежно провела пальцами по его изуродованной пламенем щеке, и от её прикосновения он напряжённо замер. — Не прячься от боли. Её не нужно бояться, наоборот, её надо любить.
Она мягко толкнула его в грудь, повалив на спину, и забралась на него сверху:
— Мы боимся её, презираем, а ведь боль преображает нас, раскрывает, делает нас лучше, сильнее, стоит только принять её. Разве это плохо?
Склонившись над ним, Альтера приблизилась к его губам, чувствуя ладонями подрагивающие от напряжения мышцы.
— Скажи мне, почему мы боимся боли? — прошептала она, касаясь его губ своими. — Почему боимся перемен, которые боль несёт в себе? Почему сопротивляемся им?
