В России фотографии царской семьи были повсюду: на открытках и банках, в памятных альбомах, на коробках шоколадных конфет, в газетах. Наша страна жадно поглощала новости о правителях, которые были не менее увлекательными, чем истории об американских старлетках. Иногда я девочкой смотрела на фотографию Анастасии и думала, что мы подружились бы, если бы когда-нибудь встретились.
Последний раз я видела ее в совсем другой ситуации. Папа тогда еще не пропал, но заметно отдалился. Над ним нависла туча неспокойствия. Встречи в школе прекратились, но папа стал ездить в город еще чаще прежнего. Он строго наказал мне не выходить за ворота дома, но мне быстро стало одиноко без Ильи, да и хотелось посмотреть, что происходит в мире, о котором я теперь слышала только из взволнованных перешептываний в папином кабинете.
Романовы тогда находились под домашним арестом в Царском Селе, мне хотелось увидеть осажденную семью хотя бы вскользь. На велосипеде я добралась до Московского шоссе, проехала базилику Святой Екатерины. Повсюду стояли советские солдаты в длинных коричневых шинелях и острых козырьках. Я подъехала к пруду за памятником Пушкину, у Екатерининского дворца. Парк у Александровского дворца был окружен железной оградой. В некоторых местах стояли советские часовые. У ограды собралась толпа, люди что-то кричали. Я остановила велосипед.
– Что такое? – спросила я кого-то рядом. – Это они?
– Да, – ответил мужчина, судя по виду, рабочий. – Псы-кровопийцы.
Он плюнул на землю. Тут толпа расступилась, и я снова увидела ее – Анастасию. Она заметно изменилась. Волосы, спрятанные под чепчиком, были короче, будто она недавно болела, а ее кожа стала землистого цвета. Император Николай тоже там был, и великая княжна Ольга. К моему удивлению, Анастасия бросилась к толпе с жутким выражением лица. Тут я услышала крик:
– На виселицу их!
…В Нью-Йорке я дошла до должности гардеробщицы в «Палм-Корт» отеля «Плаза». Американские мужчины часто со мной заигрывали, что-то говорили о волосах и иногда о ногах – в моде тогда были короткие платья, и менеджер приказывал их носить. Сначала распущенность Америки повергла меня в шок, но потом мне даже понравилось. Столько свободы, которой у меня никогда не было в России.
Однажды в одной из берлинских газет я обнаружила статью о девушке, утверждающей, что она – выжившая великая княжна.
После расстрела царской семьи в Америке ходили противоречивые слухи о том, что стало с Романовыми: они перебрались в Швецию, Ватикан, Японию; их всех убили, вплоть до собачки, а отрезанная голова Николая украшала рабочий стол Владимира Ленина; кто-то из детей сбежал…
Я была подходящего возраста, с правильным акцентом, обладала знаниями о жизни русской аристократии, как о светских приемах, так и о повседневных делах в Царском Селе. От Волкова я также почерпнула информацию о царской семье. А благодаря отцу я получила образование, достойное принцессы, и научилась держать себя соответствующе. С помощью одного из официантов «Уолдорфа» я раздобыла фальшивые документы; «Анна Хасуэлл» – несомненно, отличный вариант. Поэтому, чтобы выжить, я – надеясь, что Анастасия все-таки нашла убежище, – стала ею.
Чтобы испытать свое новое имя в деле, я отправилась в «Плазу»; если не получится, решила сказать, что это просто шутка. Первыми жертвами обмана стали мои коллеги. Они подмигивали друг другу, легонько пихали друг друга, посмеивались, но вскоре нашлись преданные слушатели. Девушка по имени Лиза, хостес, представила меня своему дяде, менеджеру универмага в Бронксе; он заваливал меня подарками, стащенными втихую. Один постоялец отеля, владелец скотобойни в Чикаго, сделал предложение, пообщавшись с «Анастасией» всего два дня. Я отказала ему, прежде чем он успел оставить жену и детей, но только после того, как он купил мне соболиную шубу и оплатил квартиру на три месяца вперед.
Я прибегала к истории пропавшей княжны, только когда это было необходимо, к тому же я поняла, что мне больше нравится интрига тайны, соблазн двусмысленности, а не сама история. Но я быстро поняла, насколько ложь липкая. Я не раз до смерти боялась разоблачения. Чтобы мне было проще придерживаться истории, я прибегла к тому, что умею лучше всего: взяла ручку и стала сочинять. Дневник от ее лица, еще один и еще один. Они были похожи на романы из папиной библиотеки, только автором уже была я.
Пропавшие Романовы и несчастная Анастасия заворожили новый послевоенный мир; я тоже оказалась околдована. Как только я приехала в Нью-Йорк, библиотека стала моим убежищем. Четыре дня в неделю после работы я оказывалась у Терпения и Стойкости – каменных львов, украшающих широкую лестницу впечатляющего здания на Пятой авеню, поглаживала их гривы, прежде чем войти внутрь. Я проводила часы напролет в Розовом читальном зале, погруженная в книгу. Коллекция библиотеки оказалась для меня настоящим сокровищем. В поисках информации о протагонистке я читала о Романовых все, что попадалось под руку: заметки в газетах о жизни царской семьи, биографии, составленные придворными, мемуары ближайшей подруги Александры и учителя детей, даже жуткий отчет о расстреле Романовых, опубликованный следователем Белой армии. Я горько плакала, когда читала о последних часах жизни Анастасии, так же горько, как оплакивала родного отца.
Я могла днями напролет ничего не делать, передо мной были только стопки книг и документов для чтения, смазанные чернила, судороги в пальцах. Исследовательский отдел библиотеки, хорошо знакомый с «книгой», которую я пишу, был только рад помочь. Я была одержима, история выливалась из меня на страницу. Поиск тетрадей для дневников превратился для меня в игру – я изучала пыльные антикварные магазины, как охотница.
Но сейчас я понимаю, что дневники были для меня не просто предметами, они были спасением от ужасного настоящего и прошлого. Я растворялась в них, в Анастасии. Она была такой же, как я, – одинокой, раненой, обреченной – и при этом полной противоположностью. Где я стеснялась и волновалась, она была яркой и уверенной. Где я боялась, она блистала храбростью.
Мне было очень хорошо в Нью-Йорке какое-то время. Однако вскоре я поняла, насколько мал этот огромный город. Я стала попадать в проблемы с моей историей. Кое-кто близкий предал меня, все рассказал работодателю – хотя, скажу справедливости ради, я тоже ее предала. Теперь я была при деньгах, их было немного, но хватало на квартиру и новое платье, когда в нем была необходимость. Я решила уехать из Нью-Йорка в город потише, где меньше шампанского и плохих людей. Никому ничего не сказав, перебралась в Бостон. Пришло время отказаться от Анастасии, написать последнюю главу. Проблема была в том, что теперь я была Анной Васильевной Ростовой в той же степени, что Анастасией. Поэтому я осталась Анной Хасуэлл.
Когда я встретила Франклина Адамса в библиотеке, он сразу мне понравился. Милый, доверчивый, преданный Франклин. Расставляя книги по шкафам и вместе обедая, мы подружились. Я рассказала ему свою настоящую историю, историю Анны Васильевны. После стольких лет было так приятно наконец кому-то все рассказать. Но и больно.
