– Прогресс у вас, безусловно, налицо. Но о полном выздоровлении говорить преждевременно. Вы можете одеться, мисс Кимбл.
Я соскочила с диагностического стола:
– А когда, по-вашему мнению, я поправлюсь? Как долго мне еще предстоит здесь лечиться? Раз прогресс у меня налицо?
Доктор раздвинул шторы. В комнату пролился холодный солнечный свет.
– Как долго? – прокашлялся доктор Мэдиссон. – Ну… это трудно сказать. Разум работает и восстанавливается в своем собственном темпе, мисс Кимбл. Полагаю, все будет зависеть от вашего опекуна.
– Моего опекуна? Какого опекуна? Я совершеннолетняя. Мне не нужен опекун.
– Увы, судья посчитал иначе. И назначил таковым вашего дядю.
«Моего дядю!»
– Когда?
– Не надо так расстраиваться, мисс Кимбл…
Я постаралась успокоиться.
– Я не расстроена, доктор. Я просто желаю знать точно, когда дядя назначил себя моим опекуном.
– Ну… я думаю, это произошло, когда вас поместили в наш приют, мисс Кимбл.
Мне потребовалось время, чтобы это осознать. «Когда меня поместили в приют…» Мое наследство стало доступно, тетя – моя единственная защитница – была убита, а дядя обрел власть надо мной и моими деньгами. «Скоро… бумаги…»
Внезапно я поняла то, что, наверное, уже сознавала где-то глубоко внутри и поняла бы раньше, если бы позволяла себе об этом думать. Дядя все спланировал очень тщательно. И моя правда была бессильна против Салливанов. У них была своя правда, а я была дурочкой, не разгадавшей их замыслов.
И теперь уже было не важно, насколько хорошо я себя вела в приюте или насколько сумасшедшей казалась. Мне не суждено было выйти из Блессингтона.
Глава девятнадцатая
Для меня оставался только единственный путь к спасению – быть умной и хитрой. Мне нельзя было впадать в отчаяние. И как в те первые недели после смерти матушки, до получения письма от тети, полагаться я могла лишь на себя. Но ситуации все же различались. Теперь у меня имелось состояние, Да, имелось, если его еще не растратили. У меня были средства. И на этот раз я не была убитой горем, напуганной девочкой, не знавшей, что делать и куда податься. Я пребывала в ярости.
Однажды утром меня разбудила странная суета. Служанок – а многие из них были из пациенток, чересчур слабоумных для того, чтобы радеть о выполнении хозяйственных работ, и обычно передвигались с вялым спокойствием и немым изумлением коров, – подгоняли работать быстрее возбужденные нянечки. Смирительные рубашки и ремни, всегда разбросанные по палатам, были аккуратно развешаны; деревянные клинья для разжимания стиснутых челюстей и проталкивания в рот пациенткам лекарств разложены по полочкам; шкафы убраны, полы отдраены. Сквозь открытые окна в приют проникал прохладный влажный бриз, изгоняя из палат спертый, смрадный воздух, который я перестала замечать уже в ту пору, когда он еще не исчез.
– Что происходит? – поинтересовалась я у няни Финдли.
– Лучше тебе, Кимбл, не распускать язык, – присоветовала она.
Зазвонили колокола; нас привели в столовую на обед. Войдя в нее, я удивилась при виде мужчины в черном костюме и двух женщин с блокнотами; они стояли у стены, наблюдая и делая записи. Доктор Мэдиссон тоже находился там. И вид у него невероятно серьезный.
– Комиссия, – прошептала белокурая Сара Гримм, еще одна моя соседка по палате, угодившая в Блессингтон за попытку убить брата; она сказала мне, что ей велели это сделать голоса, но в Блессингтоне они были очень тихими, и Сара боялась, как бы эти голоса не приказали кому-то другому убить теперь ее саму.
«Да это дар свыше!» – подумала я и полюбопытствовала у Сары, откуда комиссия.
– Из Комитета по делам душевнобольных. Они обязаны проверить здесь все досконально. Если им что-то не понравится, нас закроют.
Все прочитали молитвы (обычно их пропускали). И все явно желали показать себя с лучшей стороны. Когда одна из женщин запела похабную песенку, нянечка ласково погладила ее по спине и тихо вывела из столовой, а не залепила ей подзатыльник. Обычно мясо было из самых дешевых обрезков, овощи – из тех, что не продались на рынке, бульон – одна вода. Но в тот день суп нам подали густой и наваристый, а масло – не прогорклое. Но все мое внимание заняла комиссия. Что это значило? Я не знала, что существовали инстанции, в которые я могла обратиться. И не подозревала, что за этим ужасным приютом надзирает не только доктор Мэдиссон. И мне было в радость узнать, что он тоже был поднадзорным. Приезд комиссии показался мне шансом!
Впервые за все время моего пребывания в приюте мы ели не спеша. А не заглатывали пищу под нетерпеливые окрики. Потом нам подали сигнал подниматься из-за столов, и в столовую впорхнули служанки – убрать грязную посуду. Стол за столом мы вставали перед комиссией, после чего нас разводили по палатам или рабочим местам, где с нами обращались как с людьми, пока члены комиссии осматривали приют.
И все это время я раздумывала о том, как привлечь их внимание. Но нянечки присматривали за нами в оба. И шанса мне так и не представилось. А потом комиссия уехала. Она явно удовлетворилась осмотром, и деньги, способные сделать Блессингтон более приятным местом, пошли на иные цели.
Пока нас вели вверх по лестнице в палату, я размышляла над тем, как можно было воспользоваться новой информацией. От этих мыслей меня отвлекла суматоха на следующем этаже. Топот ног, быстро бегущих по коридору. Завидев нас, няня Гоулд выкрикнула:
– Финдли! Иди сюда! Ты нам нужна!
Финдли бросилась к ней, в спешке позабыв отдать нам приказ. Несколько женщин метнулись следом за ней. Мне тоже захотелось узнать, что произошло, и я побежала за ними.
Моим глазам открылась ужасная сцена: Джоси с разметавшимися по лицу волосами снова душила! На этот раз О’Рурк! Та вцепилась Джоси в волосы, но я-то помнила силу этой женщины; мое горло даже сдавило в ответ! Вены на лице О’Рурк вздулись, глаза выпучились из орбит. Гоулд схватилась в борьбе с Джоси, но оттащить ее от О’Рурк не смогла. Та лишь беззвучно молотила кулаками спину Джоси. Остальные пациентки наблюдали за ними в ужасе.
А я… Не то чтобы мне нравилась О’Рурк. В известной степени она была худшей из нянечек, потому что ты никогда не знала, с какой именно О’Рурк придется иметь дело. Но наблюдать за ее муками оказалось невыносимо. Гоулд снова попыталась разжать пальцы Джоси. О’Рурк уже стала пунцов-красной.
Пациентки, включая тех, кто прибежал вместе со мной, начали улюлюкать.
– А ну, вы все! Заткнитесь! – закричала Финдли. – Всем выйти на лестницу и построиться в цепочку!
Но одна женщина завторила ей эхом:
– Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь…
А остальные подхватили, тихо, но зловеще скандируя:
– Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь…
