Уже поздней ночью, лёжа на плече засыпающего мужчины, я наблюдала за тем, как вздымается его грудь при каждом размеренном вздохе, с удивлением подумала, что Голицын не задал ни единого вопроса. Хотя было очевидно, что я оказалась… хм, гораздо опытней, чем он ожидал. Думаю, просто не хотел услышать ответ. Хотя искренняя правда наверняка отличается от его версии, какой бы она ни была.
– Сергей? – Тихо позвала я, чуть приподнимая голову.
– М? – Голицын лениво приоткрыл один глаз, с трудом вырываясь из объятий Морфея.
– Почему ты ни о чём меня не спрашиваешь? Ни о поручике, ни о Толстом… – Меня накрыла рука, притискивая ближе к себе.
– Потому что я люблю тебя, Вера. – Сонно проговорил мужчина, снова закрывая глаза. – А любовь – она безусловна. Ты либо веришь и любишь, либо не доверяешь, и никакой любви нет.
Я поспешно спрятала горящее огнём лицо, хотя Голицын уже, кажется, снова заснул. Внутри меня растекалось блаженно-горячее море взаимного чувства, которое грозилось меня утопить.
Глава 20. Полная скелетов в шкафу
Поутру первое, что я услышала, был суровый голос Аглаи.
– Разнежились вы, барин. Уже десятый час. – Экономка прошествовала к окну, распахивая тяжёлые шторы. Голицын нехотя открыл глаза, поворачиваясь к женщине, я поспешила натянуть одеяло до подбородка. – Нехорошо опаздывать к завтраку. Вера Павловна…
В этот момент экономка увидела картину маслом: графа по пояс обнажённого, сладкого потягивающегося и присаживающегося на подушках. И меня, мечтающую слиться с кроватью. Аглая умолкла на полуслове. Интересно, что она сказать хотела-то? Попрекнуть Сергея моим именем за опоздание?
Вместо комментариев, экономка вообще была не из болтливых, Аглая покачала головой и с таким укором посмотрела на графа, что мне захотелось немедленно провалиться под землю. Оно и ясно, со стороны выглядело так, будто Голицын воспользовался удобным моментом и соблазнил честную девушку. И замуж не зовёт. А почему, кстати, не зовёт? Не то чтобы мне это было нужно, но как-то выбивалось из моего представления о поведении мужчин в это время и графа в частности.
– Я принесу Ваше платье. – Проворчала Аглая и была такова. Я зарылась в одеяла, умирая от неловкости. Откуда немедленно была выловлена Голицыным. Тот в своей молчаливой манере никак не стал комментировать произошедшее, здесь вообще все были не очень разговорчивыми, что мне, признаться, нравилось. Но зато увлёк меня в тёплые и успокаивающие объятия.
За завтраком мне достался ещё один взгляд, полный укоризны. Мы с Сергеем Александровичем сидели по разные стороны стола, но, очевидно, скрыть резкое потепление между нами было невозможно. Голицын то и дело кидал на меня полные нежности взгляды, а я чувствовала себя одновременно счастливо и неловко. Это не ускользнуло от внимания Уварова. Он, конечно, был редкостным занудой, но отнюдь не дураком. Кривил губы, когда я смеялась с остроумных шуток графа, отводил взгляд, но молчал.
Сергей Александрович тоже всё почувствовал. Хотя ему, мужчине девятнадцатого века, даже отчасти восемнадцатого, было невдомёк, что Николай понял вообще всё. Поэтому, чтобы хоть как-то сгладить обстановку, Голицын принялся отвлекать Уварова разговорами.
– Кстати, Николай Иванович, у меня для Вас есть новости. Уж не знаю, сочтёте Вы их приятными или не очень. – Мы с Уваровым заметно напряглись. – Совсем скоро я отбываю в Кругосветное путешествие.
– Вот как. – Протянул Николай, откладывая салфетку. Я незаметно выдохнула.
– Так что особняк полностью в Вашем с Верой Павловной распоряжении. – И снова ласковый взгляд в мою сторону.
– Большое спасибо, Сергей Александрович. Вы, как всегда, чрезвычайно добры. – С достоинством кивнул Уваров. – Позвольте спросить, что же Вас толкнуло на столь рискованный шаг? Это ведь опасно, тем более для, уж простите, гражданского лица.
– Ох. – Голицын вздохнул вполне искренне, откидываясь на своём стуле и отводя взгляд куда-то в сторону. – Это личная просьба Его Величества. Видите ли, это уже не такой уж и большой секрет, Александр Павлович избрал меня в качестве мирового посланника в Японию.
– О, это очень интересно. – Николай даже вперёд подался, внимательно вслушиваясь в слова графа. Тот согласно кивнул. И тут взгляд Голицына наткнулся на меня.
– К слову, Вера Павловна мне в этом очень помогает. – Я испуганно округлила глаза и отрицательно замотала головой, всеми силами давая понять, что говорить этого не стоит. Но Сергей Александрович, по всей видимости, решил, что таким образом поднимет мой авторитет в глазах «брата». Поэтому все мои невербальные знаки остались без внимания. Граф принял их за мою скромность. – Она была так любезна, что поведала мне о своём маленьком секрете.
– Я чего-то не знаю о своей кузине? – Наигранно весело произнёс Уваров, бросая на меня предостерегающий взгляд. Я чуть не застонала. Клио, что же делать?! В окно? В обморок?
– Вера Павловна всего лишь поведала о том, как в их поместье гостил месье Кодаю. – И Голицын кратко пересказал и о моём фальшивом признании, и о наших занятиях. Каким бы ни был хорошим актёром Николай, я прекрасно видела, как багровеет от гнева его лицо.
– У Веры всегда было чрезвычайно доброе сердце. – С трудом выдавил из себя Уваров, едва-едва повернув голову ко мне и изобразив на лице улыбку. Я мысленно возносила молитвы всем известным богам, гадая, что же меня теперь ждёт…
* * *
– Безмозглая дура! – Слова били сильнее и сильнее. Лучше бы меня на конюшни под розги отправили. Я вжималась в кресло всё сильнее и сильнее, мечтая в этом самом кресле раствориться.
После того как Голицын отбыл решать перед отъездом какие-то свои дела, Уваров меня чуть ли не силком поволок в свои покои на «разговор». И вот уже добрые десять минут мерил небольшой пятачок свободного от растений пространства. «Безмозглая дура» – это уже было довольно мягко. Николай постепенно начал остывать. Я не возражала. Потому что биолог был прав.
– Это случайно вышло… – Рискнула вставить я. Потому как выдумка про японца была изобретена исключительно для того, чтобы прикрыть меня перед доктором. Кто же знал, что Голицын потенциально связан столь близкими отношениями с этой страной?
– Случайно?! – Моя реплика произвела обратный эффект. Уваров вновь взорвался, чуть не роняя здоровенный горшок с лимоном выше его роста. – Чему тебя вообще в институте учили?! Вера, ты же будущий историк! Ты представляешь, каких дел ты тут натворила?
Я отвернулась, с трудом сдерживая слёзы. Конечно, я понимала. Почему-то в моменте мне казалось это чрезвычайно важным, а теперь… Теперь я остро жалела о своём длинном языке.
– Хотя какой из тебя теперь историк. Я лично буду ходатайствовать о том, чтобы тебя теперь и близко не подпускали к институту истории. – Уваров сел на край стола, скрестил руки на груди. – Представляю, как обрадуется Павел Вениаминович.
