– Попробуйте удалённо перехватить контроль над старым автомобилем моего деда!.. Или вот над этим столом. Нейролинк первого поколения всего лишь провода в мозг, там нет никакого программного кода.
Он медленно кивнул, не сводя с меня взгляда.
– А второго?
– Тоже, – ответил я, – нет необходимости. Никто не станет усложнять то, что можно упростить. А перехватывать можно только сложные и новые программы. В тех, которым больше года, все дыры уже залатаны.
В кабинет зашла Ежевика, вскинула брови при виде Константинопольского, но мне показалось, что чуточку театрально, словно делает вид, что увидела только что, а не зашла потому, что он направился ко мне.
– Драсьте, – сказала она вежливо.
Константинопольский привстал и вежливо поклонился.
– Здравствуйте, Ежевика.
Он прошла к стеллажу, начала копаться среди коробок с флешками, а он повернулся ко мне, уже серьёзный и собранный.
– Но вы, если понял верно, работаете над третьим поколением? Улучшаете, апгрейдиваете… а то и над четвёртым?
Ежевика в сторонке, делая вид, что всецело занята своими поисками, тихонько хихикнула.
– Над третьим, – подтвердил я и не удержался, чтобы не добавить: – Во всем мире сейчас ускоренно работают над третьим. В Штатах, Евросоюзе, Китае, даже в далёкой Австралии. Вот только на публикациях мораторий.
– Как интересно, – ответил он механически, по его лицу видно, что такое этикам прекрасно известно, – как думаете почему?
Я ответил со сдерживаемым раздражением:
– Чтобы не воспользовались в так называемых странах недемократического строя. В Иране, Северной Корее, Венесуэле…
Он спросил как бы невзначай:
– Вы их так не называете?
Я взглянул на него в упор. Он спохватился:
– Простите, просто это «так называемых» царапнуло. Для нас всё-таки они определённо недемократические с авторитарными режимами. Но вы оговорились, понимаю.
Я поднялся из-за стола, выдернул из ноута флешку и положил в нагрудный карман, не всё можно доверять связи через инет.
– Сожалею, моё свободное время кончилось.
Он спохватился, поспешно вскочил.
– Спасибо, что выкроили для меня время!.. Я весьма обогатился из нашего разговора. Я имею в виду, что даже с третьим найролинком перехват немыслим.
Я такой глупости не говорил, аппаратура всё пишет, можно проверить, но промолчал, только холодно смотрел, как выходит из кабинета, а когда за ним закрылась дверь, снова опустился в кресло.
Ежевика тут же развернулась в мою сторону.
– Ах он гад, – сказала азартно, – он под тебя копает!
– Да нет, – ответил я после паузы, – куда хуже.
– Чего хуже?
– Ему сам нейролинк поперёк горла, – ответил я. – Всё то, над чем работаем. Лучше бы лично под меня копал!
– Какой ты правильный, – сказала она чуть язвительно. – А у него есть полномочия требовать объяснений?
– Прямых нет, – пояснил я, – но непрямыми можно если не остановить, то затормозить. Общественность все крикливее… Народ раздражён, хоть и не знает чем, а толпа поверила в безнаказанность. Если под окнами института соберётся многотысячный митинг с протестами, властям придётся реагировать. И не факт, что останутся на нашей стороне, а не пойдут на поводу у так называемой общественности.
Её милое личико посерьёзнело, а голос упал до трагического шёпота:
– Толпу можно организовать на что угодно!..
– На то она и толпа, хотя её стараются выдать за народ.
В коридоре сразу же подбежал Марат, начал совать на подпись бумаги, объясняя виноватым голосом, что в налоговой сломалась какая-то штука, потому в электронном не берут, а им нужно ещё кому-то передать.
Я подписал на ходу, ручка у него при себе, увидели впереди Анатолия, тот, заложив руки за спину, задумчиво и печально смотрит через панорамное окно на крыши двухэтажных домиков, сейчас на них мода, вид как у Чайльд-Гарольда.
Я сказал строго:
– Что делаешь?
Анатолий дёрнулся в преувеличенном испуге:
– Ничего, шеф!.. Клянусь, ничего!
Марат сказал наставительно:
– Римляне говаривали, что тот, кто ничего не делает, учится делать дурное. Признавайся, замыслил ограбить банк или мечтаешь снять ограничения с нейролинка?
Анатолий поинтересовался:
– А что выгоднее?
– Вроде бы первое, – сказал Марат рассудительно, – но от второго удовольствия больше. Это же залить их же говном весь мир! Политиков, церковь и всех наших неподкупных!
– Того стоит, – согласился Анатолий. – Человек должен получать от своего труда удовольствие, а не только жалованье. Или у нас зарплата?
Марат отмахнулся.
– Это у шефа спрашивай, за этими реформами не уследишь. У меня Алиса мониторит мелочи жизни.
– И баб, – спросил Анатолий с интересом, – тебе подбирает?
– Конечно, – сказал Марат удивлённо, – а тебе нет? Хотя я асексуал в душе, она у меня возвышенная, но организм всё ещё питекантропий. Как у тебя с кодировкой третьей линии?
– Пойдём, покажу, – предложил Анатолий. – Если шеф не против.
Я отмахнулся.
– Не против, не против.
Из ближайшей двери вышли Бер и Страйдер, завидели нас и браво вытянулись, грудь вперёд, вытаращили глаза и пошли чеканным, как на параде, шагом.
Страйдер отрапортовал:
– Спим и видим, пан директор, что уже запустили нейролинк на полную мощность!..
– И что он натворил, – добавил Бер замогильным голосом.
Я криво улыбнулся, чуть проводил их взглядом. По довольным мордам сказал бы, что перетирали о бабах. Макиавелли говаривал, что государю нет необходимости обладать всеми добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. И так было всегда. Прикидывались правильными государи, прикидывались знать, церковь, военные, простолюдины, прикидывались верными мужья и жёны, сотрудники фирм, прикидываются даже дети.
И всё это рухнет с приходом в мир третьей версии нейролинка?
По спине словно гигантской сосулькой провели. С детства чётко знал, что мир с каждым днём всё безопаснее, чище и замечательнее. Первые проблески тревоги начали посещать уже во взрослости, когда начал работу над внедрением нейролинка в неокортекс.
Но настоящий страх пришёл, когда принял должность директора научно-исследовательского института с его гигантскими возможностями. И чем дальше продвигается работа, открывая новые возможности сканирования мозга, тем страх сильнее.
