Наконец, мне открылся передний фасад. На первом этаже окна уцелели, на втором остались без стекол, а на третьем даже рамы кое-где перекосило. Я нахмурилась. Могла ли комната, когда-то занявшаяся огнем первой, стать эпицентром пожара и в этот раз? Прошлой ночью мне показалось, что им была кухня.
При мысли о той комнате меня бросило в дрожь.
Из кустов выскочил кот и мяукнул.
– Мяу-Мяу! – воскликнула я. – Ты не пострадал?
Кот выглядел хорошо. Разве что помрачней, чем обычно. И когда я нагнулась, чтобы взять его на руки, он не стал противиться, а положил голову мне на плечо и что-то замурлыкал на ухо.
– Прости меня! Ты, наверное, такого ужаса натерпелся. Тебе было очень страшно?
В ответ прозвучало хриплое «Мяу». Я погладила кота по длинной, наэлектризованной шерсти.
– Давай покончим с этим раз и навсегда, – попыталась я унести кота с собой. Но его тело вдруг сильно напряглось. И когда я подошла к передней двери, кот вырвался из моих рук и соскочил наземь. К моему большому разочарованию. – Пойдешь со мной? – спросила я, открыв дверь.
Кот сел, обвив лапы пушистым хвостом.
Осознав, что дождь прекратился, я оглянулась на деревню. Она сверкала в дымчатой дали, соломенные крыши сливались в причудливый узор на фоне грифельного неба. Здесь ли было мое место? Должна ли я была «присягнуть на верность» этому краю? Да и вообще – нуждались ли его жители в сохранении поместья в наше время?
Дверь слегка залипла, я толкнула ее посильнее и ввалилась в главный холл. Вот она – величественная елизаветинская лестница! На дереве темнели пятна копоти, но явных повреждений я не увидела. Но только в этот момент поняла, как сильно я надеялась на это. Окно вроде бы тоже осталось цело.
А вот в гостиной ущерб от пожара был очевидным; в потолке зияли дыры и трещины, почерневшие балки свисали вниз. Двигаться в этом направлении было слишком опасно, и, обойдя лестницу с другой стороны, я заглянула в библиотеку, примыкавшую к бальному залу, и без того пострадавшему от времени и обрушившейся под напором ливней крыши. Но именно здесь велись основные работы, и прогресс был налицо. В воздухе витал приятный запах свежей древесины, полы были зачищены. Новые полки ждали новые книги, а, может быть, и старые. С сиденья под окном была содрана старая обивка, а рядом лежал рулон новой материи. Маленькой девочке во мне захотелось взять книжку, присесть под окном и полюбоваться из него на деревню. В стекле словно застыло отражение чьей-то фигуры. «Мамы, наверное, – подумала я. – Похоже, она тоже любила здесь читать».
Я понимала, что это желание моему скорбящему сердцу навязывает воображение. Но все равно не могла избавиться от ощущения, что мама неотступно следовала за мной, пока я обходила комнаты для слуг и кладовку, поврежденную огнем. Мама вместе со мной поднялась по главной лестнице и прошла по длинному коридору до комнаты Виолетты, которая меня никогда не пугала. Закрыв глаза, я постояла немного в ее тишине. Если бы я поселилась в усадьбе, то свою спальню обустроила именно в этой комнате.
Стряхнув мечтательность, я заставила себя обойти остальные помещения в доме – те, в которые я никогда прежде не заходила. Они страшили до мурашек по телу. С предельной осторожностью я обходила конструкции, казавшиеся ненадежными и опасными. Но таких в северной части усадьбы осталось очень мало.
Я поднялась на третий этаж. И тоже заглянула во все комнаты, в которые смогла попасть. Я шла все дальше и дальше, мысленно приветствуя своих предков и бестелесных духов детей, слуг, домашних собак. Я вслушивалась в тишину дома, позволяя ему поведать мне о пережитых трагедиях. Я прошла по галерее и помирилась с девушкой, ради любви выбросившейся из окна. А потом поднялась на самый верх башни и обвела глазами поместье.
Землю. Такой огромный участок земли – плодородной, урожайной, необыкновенно красивой.
И теперь защищенной.
Мною.
Мое сердце расширилось, словно желая вобрать в себя все, что я видела – холмы, коттеджи, деревья, овец. Взгляд выхватил оранжерею: старые, потрескавшиеся стекла уже были вынуты, рамы ждали остекления новыми. По тропинке к саду шествовала парочка павлинов. А по прояснявшемуся небу над ними фланировали три птахи.
Внезапно – словно по мановению волшебной палочки в маминой руке – из-за облаков выглянула радуга. Ее конец вонзился в поле золотистого рапса.
Радуги, радуги… Радуги! Я поняла, где ответ.
Мы с Самиром приехали по адресу в северном пригороде Лондона, в промышленной зоне. Последнюю подсказку в охоте за сокровищами я нашла, сопоставив гипотетические императивы радуг. Мне нужна была картина с радугой, которую мама нарисовала для меня. Когда я была еще совсем маленькой девочкой. Эта картина висела в моей спальне. Но ее вывезли вместе с остальными вещами из дома в Менло-Парке, когда его пришлось освободить для продажи. И Мадлен потребовалось время, чтобы ее отыскать. Но на тыльной стороне картины был указан адрес.
И вот мы с Самиром вошли в расположенное по нему здание. Нам пришлось миновать несколько контрольно-пропускных пунктов. Наконец, мы подошли к нужной двери. Я вставила ключ, который дал мне граф, и он сразу повернулся в замке.
Комната была загромождена коробками. В них мы обнаружили книги – все из библиотеки, в идеальном состоянии. Самир издал звук, в котором предвкушение смешалось с радостным смешком:
– Боже, это невероятно!
У стен и на полках были аккуратно расставлены картины – десятки картин, больших и маленьких.
– Тайник с золотом на конце радуги, – пробормотала я и отыскала последнюю мамину картину. В ней-то и было все дело.
Последняя мамина работа…
Картина оказалась массивной – такой же большой, как ее «Лес #5». Но изображен на ней был коттедж с ее ранних работ – домик на лесной поляне. Свет был мягким, рассветным. Со всех сторон его окружали звери и птицы, и все они смотрели в окно – белки и лисы, совы и три маленьких черно-белых котенка с пушистой шерсткой. А в окне, осиянном золотистыми бликами, виднелась мама с ребенком в кресле-качалке. Моя мама и я!
– Ты была ее отрадой, – положил мне на плечо руку Самир.
– Видишь, каким прекрасным человеком она была? – моя рука прижалась к сердцу.
– Вижу.
Неожиданно я рассмеялась:
– Она затеяла всю эту охоту за сокровищами для того, чтобы я чем-то занялась, а не расквасилась после ее кончины! Мама предвидела, что я могу впасть в депрессию, и указала мне место, где ее найти.
– Это удивительная история, – сказал Самир.
– Еще одна глава в истории графов и графинь Розмерских, – я огляделась по сторонам. – Даже если ни одна из этих картин не дотягивает уровнем до Моне или Констебла, их тут предостаточно, чтобы продолжить реконструкцию усадьбы.
Я вспомнила ущерб от пожара, полностью уничтожившего две комнаты. Кухня чудесным образом устояла перед огнем, но кабинет и спальня Роджера выгорели. Но следов поджога не нашлось. Ни одного! Главный пожарный сказал, что в старых домах иногда случаются беспричинные пожары. И мне подумалось, что усадьба сама таким образом очистилась от былого зла. Хотя бы на некоторое время. И мамин голос меня не одернул: «Нет!» Может быть, моя догадка была верна?
