— Ничего другого у меня нет, — отвечает она, удивляясь, как такой умный человек может быть настолько бестолков.
— Да, и впрямь. — Он рассеянно озирается, будто ожидая, что из одной из его дорожных сумок возникнет приличная женская одежда. — Пока придется удовольствоваться этим. Может… — Он хмуро смотрит на нее. — Может, как-то побольше его присборишь?
Амара, не найдясь с ответом, начинает одеваться. Пока она выбирает манускрипт или, скорее, принимает выбранную им стопку свитков, он суетится вокруг нее и провожает до двери, с нетерпением ожидая ее ухода, чтобы сесть за работу. Она попадает на внутренний балкон, под которым простираются великолепные сады.
— Просто спустись по лестнице, — говорит адмирал, неопределенно махнув рукой, и исчезает в кабинете.
Амара, как завороженная, медленно спускается в сад. Еще по-утреннему свежо, но голубое небо обещает, что день будет знойным. Воздух напоен сладким ароматом незнакомых ей цветов, фонтан искрится брызгами, негромко, мерно падающими, словно чьи-то легкие шаги. Балкон верхнего этажа составляет часть тенистой колоннады, под которой стоят скамьи с разбросанными на них удобными подушками. Она останавливается как вкопанная, не веря глазам. Сегодня все это принадлежит ей. Можно просто сидеть, читать и любоваться на этот прекрасный сад.
— Закуски, госпожа?
На вежливом расстоянии стоит мужчина — возможно, тот самый Секунд, о котором упоминал Плиний.
Смутившись его формальным обращением, Амара прижимает свитки к груди и старается прикрыть тонкое платье.
— Это было бы очень любезно с твоей стороны, спасибо.
Мужчина уходит, и она садится на одну из скамей, стоящую напротив фонтана. В тени немного прохладно. Она рассматривает свитки, которые вручил ей Плиний. Оба они написаны по-гречески. С сочинениями Гомера она уже знакома, хотя ее семья владела лишь двумя частями «Одиссеи», но «Аргонавтику» Аполлония видит впервые. Она бережно разворачивает свиток и начинает читать, когда тот же мужчина возвращается с подносом и пледом.
— Я подумал, что тебе, возможно, холодно, — говорит он.
— Большое спасибо за заботу, — отвечает Амара, накрыв пледом плечи. — Ты Секунд?
— Да.
— Я Амара. Приятно познакомиться.
Секунд едва заметно улыбается уголком рта, но остается подчеркнуто учтивым.
— Мне тоже приятно познакомиться, госпожа Амара.
— Спасибо, — повторяет она, когда он ставит поднос на столик у скамьи. — Ты не знаешь, какая музыка нравится адмиралу? Я надеюсь поиграть ему позже; он был ко мне так добр. Я бы очень хотела спеть ему песню, которая бы ему понравилась.
— Я уверен, что адмирал рад будет послушать любую песню, которую ты пожелаешь ему спеть, — серьезно говорит Секунд. — Ведь он охотно пригласил тебя погостить. — Он с поклоном удаляется.
Дождавшись его ухода, Амара окидывает голодным взглядом поднос с бутербродом из мягкого крошащегося хлеба с медом, стаканом воды и тарелкой абрикосов и тернослив. Постаравшись не есть слишком быстро и жадно, она встает, чтобы сполоснуть пальцы в фонтане: Плинию не понравится, если на его пергаменте останутся пятна от меда или слив. Потом она снова со вздохом садится на подушки и принимается за «Аргонавтику».
Амара проводит несравненное утро. Такого покоя и роскоши она не знала даже в отцовском доме. Секунд приносит еще один поднос с легкой едой — сыром, оливками, ломтем хлеба и бокалом сладкого вина, — но больше никто ее не тревожит. Она читает и гуляет по саду, разглядывая цветы и любуясь жасмином, запах которого, как ей известно, вечером станет еще слаще. Амара смотрит на картины, украшающие колоннаду: утонченные садовые сцены, диких птиц в полете, голубя, сидящего на фонтане, неотличимом от настоящего, оживляющего своим плеском сад. Она знает, что где-то рядом находится суетливая улица, но шум почти не проникает сквозь стены.
Ближе к вечеру, когда каждый уголок сада согревается под солнцем, Амара снимает принесенный Секундом плед. Она уже начинает немного беспокоиться, что Плиний о ней забыл, когда он выходит к ней в сад. За ним следует раб с сундуком в руках.
— Как тебе понравились сады? — спрашивает он, усаживаясь рядом с ней в тени колоннады.
— Они прекрасны, — говорит Амара. — Я никогда не была так счастлива.
Он с довольным видом кивает.
— Теперь можешь почитать мне, и я решу, нравится ли мне слушать твой голос, — говорит он. Раб протягивает ей свиток. — Я принес «О пульсах» Герофила. Мне в любом случае необходимо изучить этот текст. Очень кстати, что ты с ним уже знакома.
Свиток, который разворачивает Амара, в тысячу раз тоньше, чем манускрипт из дома ее отца, но ее переполняют глубокие чувства.
— Какую часть ты предпочитаешь? — спрашивает она.
— Читай с начала, — сухо говорит Плиний. — Я обычно полагаю этот подход самым рациональным.
Амара начинает читать. Этот текст более полный, чем тот, что был у ее отца, но фразы и их порядок ей знакомы. Она словно повторяет молитву, обращенную ко всему, что когда-то было ей дорого. Через несколько минут Плиний перестает делать заметки и останавливает ее.
— Вернись немного назад, — произносит он. — Всего на пару строк.
Амара повинуется, и он удовлетворенно кивает. Еще несколько часов она читает без перерыва, изредка отвлекаясь, лишь чтобы сделать глоток воды, принесенной усердным Секундом. Наконец наступает пора ужинать.
— У тебя музыкальный голос, — замечает Плиний. — Не слишком надоедливый. Я вижу, почему твой отец находил тебя полезной. Я не могу подолгу слушать голоса большинства женщин, но твой меня вполне устраивает.
— Ты позволишь мне для тебя спеть? — спрашивает она.
— Пожалуй, я не из тех, к кому стоит обращать любовные песни Сапфо, — говорит он с доброй насмешкой в голосе.
— Я и не собиралась, — отвечает она. — Когда-то я пела родителям о встрече Навсикаи с Одиссеем и подумала, что эта песня может понравиться и тебе.
— Что ж, сделай одолжение, — соглашается он больше из вежливости, чем из желания.
Амара и Плиний вдвоем ужинают в саду, не посчитав нужным переходить в столовую. Он спрашивает ее мнение об «Аргонавтике» и описанной Аполлонием любви Ясона и Медеи. Амара радуется, что успела прочесть достаточно для поддержания беседы. После еды один из рабов приносит ей лиру, и она играет адмиралу мелодию, напоминающую ей о детстве и ласковых взглядах родителей.
Закончив, она выжидающе поглядывает на Плиния с надеждой, что ей удалось доставить ему удовольствие, но видит на его лице лишь глубокую печаль.
— Твои родители оказали тебе плохую услугу, Амара, — говорит он. — Ты чудесная девушка. Они должны были позаботиться о твоем приданом.
— Пожалуйста, — произносит она. — Они оба мертвы. Я не могу думать о них плохо.
