Ага! Не ожидавший такой пакости чувак всплеснул руками и растянулся во весь рост на корнях. Тебя падать что ль не учили, военный? А я тут же подлетел и огрел аборигена камнем по голове. И контрольный — Хрясь! Если знать, куда бить — вырубает на раз! А меня, славу богу учили на совесть, вбили рефлексы так глубоко в подкорку, что помирать буду, не забуду, и даже чужое тело не помеха.
Вырубил-нет, не знаю, но из погони точно выключил. Заодно, затрофеил ножик. Тебе он теперь ни к чему, а мне, как раз, пригодится. На дубинку даже не взглянул — не махаться ж мне с преследователями? Эти лбы здоровые моего дрища и без дубин уделают. Даже мои навыки не помогут, ибо навыки навыками, а без физухи и думать нечего лезть в противоборство. Это только в фильмах, девчонки — «сорок килограмм ярости» уделывают стокилограммовых мужиков пачками. А в реале мне даже их мышечный корсет не пробить своими кулачонками.
Двое отставших, увидев такой поворот событий заорали ещё громче, ещё сильнее завращали глазами и скорчили ещё более страшные рожи. Блин, вот ведь фактор — страшная рожа! И что нас этому не учили? Представляю — встречает тебя «коллега» из «Спешал бот», или «Шайет-тринадцать»
[2], а ты ему морду пострашнее скорчил, и готово — «оппонент» с сердечным приступом отправляется в страну вечной охоты…
Тут до слуха донёсся слабый, но такой узнаваемый рокот. Прибой! Значит где-то там — море. Туда!
Если б не был готов, мог и ухнуть. Сначала появился подлесок — я словно в зеленую изгородь вломился. Так всегда бывает на краю леса — тут света больше, и низкая растительность имеет шансы вырасти. Подлесок я пробил телом и тут же затормозил.
Сначала взгляд выхватил умопомрачительную панораму: яркое солнце и безбрежный голубой океан — ни паруса, ни островка, где-то там вдали сливающийся с не менее безбрежным и таким же голубым небом.
«Внутренний голос» что-то охнул, заскулил жалостно.
Да-а-а… Дух перехватило, когда взгляд опустился под ноги, туда, откуда неслись такие узнаваемые звуки. Ух-ты! Метров пятнадцать вниз, если не больше! Обрыв, на который я выбежал, нависал карнизом, и где-то там волны разбивались о нагромождение здоровенных валунов.
Панорама — загляденье!.. Но любоваться райским местечком буду потом, ибо вот-вот на карниз, как чёртики из коробочки должны были появиться мои преследователи. Я на всякий пробежал чуть дальше.
Вот они, голубчики! Словно два кабана сквозь малинник, вылетели на свет божий. Один чуть было не испробовал чувства полёта, еле-еле успев схватиться за ветки, да приятель помог, придержал.
Нас разделяло метров тридцать.
Аборигены, кстати, не выглядели сильно запыхавшимися. В отличие от меня — я уперся руками в колени и пытался хоть чуть-чуть восстановить дыхание.
— Иди сюда, червь! — увидев, что я уже не убегаю властно выкинул в мою сторону руку один папуасина.
А у этого на шее ожерелье присутствует, с тремя сушёными ушными раковинами. Ты, видать, крут чувак! Три уха, три трупа что ль? Хм… Не — три уха как три лычки! Первостатейным будешь! Вот только с чего ты решил, что столько времени убегавший от тебя человек после таких слов хлопнет себя по лбу, и скажет: «А, ну точно, чё это я? Побегал-побегал, может уже хватит»?
Затем взгляд аборигена опустился, наткнулся на так и невыпущенный из моей руки деревянный кинжал коллеги. Новая «страшная» гримаса:
— Как ты посмел прикоснуться к оружию человека битвы, земляной?! Тебя ждет суровое наказание!
То «иди сюда», то «наказание». Ты уж определись. Или «подходить за наказанием»? Вот уж дудки!
Внутри башки опять испуганно завизжала «шиза», что-то про «Это не я!» Появилось страстное желание отбросить нож в сторону. Ну, уж нет! И, вообще, задолбал, мешаешь!
— Не заставляй за тобой бегать, земляная крыса, — подтвердил второй. У этого только два уха на ожерелье. Не вопрос, будешь «второстатейным
[3]». — Тебе отсюда некуда бежать!
Да что они всё время «земляной крысой» дразнятся? Разнообразили бы что ль свой сленг.
Наконец «второй» сделал шаг вперед:
— Ты плохо слышишь, червь? Тебе сказали, подойди! Или мы скинем тебя с обрыва, а потом скажем, что ты прыгнул сам!
И оба они заржали, довольные шуткой. Шиза в голове забилась в панике.
— Ща! — продолжая часто дышать я поднял указательный палец, словно останавливая их. — Подожди пять сек.
Выпрямился, через стороны поднял руки вверх, наполняя лёгкие воздухом, и через стороны же опустил на длинном-длинном выдохе. И ещё раз: вдох, наполняя сначала живот, потом грудь и, под конец, верхние отделы, так, чтоб аж ключицы поднимались. Затем выдох в обратной последовательности. И ещё три раза. Пульс вроде замедлялся. Немного, но не до жиру.
— Это танец птицы? — усмехнулся с треухим ожерельем. — Хочешь улететь от нас? Давай мы тебе поможем!
И он неспешно двинулся в мою сторону.
— Ага, — во всю морду улыбнулся ему я, — танец птицы Обломинго!
— Кого? — нахмурился абориген, остановившись, взглянул на приятеля. Тот непонимающе развел руками.
— Птица, говорю, такая есть, Обломинго называется, — Я начал усиленно себя накачивать: быстрые, но глубоки вдохи-выдохи, — Прилетает, и обламывает туповатых ребят.
Разбег в два шага, толчок… Слабовато конечно. Внутренняя шиза что-то слабо ойкнула, и, похоже, совсем отключилась. Ну, вот и славно! А я, описав надеюсь красивую дугу в воздухе, вытянувшись в струнку полетел вниз.
Руки вперед, тело напряжено. Левой ладонью обхватить правый кулак с зажатым ножиком, плечи поднять, голову зажать меж рук и подбородок к груди. Только так, иначе грохнусь кулём, а с такой высоты поломаться можно здорово — сломанная шея покажется ерундой.
Как и положено, руки вошли первые, разбивая поверхностное натяжение, раздвигая воду, чтоб остальное тело влетело в толщу как нож. Не без косяков, конечно, завалил немного вход, да и брызг наверно целый фонтан поднял. Саднило колени и стопы, левый бок горел — всё-таки тело, которое мне досталось, ни со спортом, ни с бегом не дружило, так откуда взяться наработанной моторике прыжков с вышки?
Но жив, и дыхалку не сбил.
Я ещё сверху разглядел — сразу под обрывом начинается большая глубина. Это и по цвету воды понятно, и волны́ такой на мелководье не бывает. К тому же никаких признаков отмелей или камней по близости, заставлявших подозревать сложный рельеф дна.
