Первым пациентом Лиллехая стал тринадцатимесячный мальчик с ДМЖП. Ребенка звали Грегори Глидден, и он жил в лесах на севере Миннесоты, в сотне миль от Миннеаполиса, вместе с родителями, а также восемью братьями и сестрами. Его родители, шахтер Лиман и его жена Франсис, уже были знакомы с последствиями врожденных заболеваний сердца. Старшая сестра Грегори, тоже родившаяся с ДМЖП, внезапно скончалась во сне на три с половиной года раньше. Франсис однажды утром обнаружила ее мертвой в постели. Как и его сестра, Грегори провел большую часть своей недолгой жизни в больнице. Его первые слова и шаги отдались эхом в одинокой больничной палате. В декабре 1953 года педиатр, курирующий Грегори, направил срочное сообщение в Миннесотский университет. У маленького мальчика часто поднималась температура, и он с большим трудом дышал. Он весил всего чуть меньше пяти килограммов, не больше собственных мягких игрушек.
Его сердце увеличивалось, причем стремительно – оно уже было в два раза больше положенного размера, а это был признак неотвратимо надвигающегося отказа системы кровообращения.
Кардиологи Миннеаполисского университета поместили Грегори в больницу Variety Club Heart Hospital при Миннесотском университете. Проведя необходимые для подтверждения ДМЖП обследования, они организовали консультацию с Лиллехаем. Они слышали об инновационных разработках, которыми он занимался в своей лаборатории на чердаке Миллард-Холла. Возможно, этот выскочка станет тем, кто наконец-то преодолеет ненавистный ДМЖП и сможет предотвратить смерть еще одного младенца? Познакомившись с Грегори, Лиллехай предложил провести операцию, в ходе которой он устранит ДМЖП Грегори, используя метод перекрестного кровообращения, а донором будет отец пациента, Лиман Глидден, у которого была та же группа крови. Лиллехай сразу предупредил семейство Глидден, что перекрестное кровообращение ранее было опробовано исключительно на собаках, но при этом признался, что если его ребенку понадобилась бы операция на открытом сердце, то он бы, не раздумывая, воспользовался именно этим методом. Отчаявшиеся Глиддены дали ему добро. В марте 1954 года они подписали форму согласия, состоящую из одного предложения: «Я, нижеподписавшийся, разрешаю сотрудникам университета проводить любые необходимые моему сыну процедуры и операции».
Сегодня право пациентов на автономию и совместное с врачом принятие плана лечения – это мантра любой больницы, этический принцип, превышающий по значимости все прочие, в том числе благо пациента. В 1950-х годах ситуация была совсем иной, и врачи имели склонность действовать без того, что мы называем информированным согласием. В медицине царил разгул патернализма, но неверно бы было воспринимать Лиллехая как авторитарного врача. В сравнении с остальными он, успевший примерить на себя роль пациента, был необыкновенно сочувствующим врачом. Как бывший пациент, он понимал, каким беспомощным чувствует себя человек во время тяжелой болезни. Он знал, как пациенты прислушиваются к своему врачу в поисках поддержки и защиты. Как хирург, он также понимал, что у его маленьких пациентов нет ни малейших шансов на полноценную жизнь и на данный момент не существует иных способов им помочь. Отчаявшиеся родители не хотят слышать, что их ребенку нельзя помочь. Они хотят, чтобы врач попробовал сделать все, что угодно, чтобы его спасти.
Как отец, я представить себе не могу смятение, царившее тогда в душе старших Глидденов. Я представляю себе, как той зимой они неслись сквозь равнинные пейзажи Миннесоты с больным ребенком на руках, а белые отрезки разделительной полосы на прямой как стрела дороге упирались в горизонт, как гигантская молния. Они по-прежнему скорбели по своей дочери и готовы были на все, чтобы не допустить еще одной детской смерти в своей семье. Их сердца полнились страхом, самым отвратительным его сортом – предчувствием смерти близкого человека, но была там и храбрость; храбрость, необходимая для того, чтобы сделать первый шаг, дать своему маленькому сыну пусть небольшой, но шанс на полноценную жизнь, а заодно – помочь науке.
Эксперименты Лиллехая являются болезненным напоминанием о том, что инновация и наработка навыков в медицине возможны исключительно на пациентах, и, к сожалению, учиться приходится постепенно. Вопрос о том, как защитить пациентов, пока врачи учатся и изучают, по-прежнему остается открытым во всех сферах медицины. К примеру, в начале 1990-х годов в городе Бристоль, в Англии, стали проводить инновационную операцию по коррекции врожденного порока сердца под названием «транспозиция магистральных сосудов». До этого момента новорожденным с этим пороком сердца предлагалась только паллиативная процедура с отрицательными долгосрочными результатами. Дети в больнице в конечном итоге выигрывали от этой инновации, но цена была высока.
Младенческая смертность в первые несколько лет после внедрения хирургического лечения была в разы выше, чем от паллиативной процедуры. Комментируя неутешительные результаты, один хирург-педиатр писал, что «период разочаровывающих результатов» был ожидаемым явлением.
Сторонние наблюдатели были в ужасе и требовали запрета этой операции. Они заявляли, что хирурги, отвечающие за жизни детей, не должны браться за то, с чем не могут справиться. Хирурги спросили: как в таком случае им развивать методы лечения? В медицине при использовании новых методик и технологий нет возможности репетировать. Чтобы инновация могла работать на благо пациентов, всегда должен быть первый раз.
Судя по всему, Лиллехай не терзался сомнениями и не искал в своей душе ответа на вопрос, как защищать младенцев и детей, пока он на них практикуется. Лиллехай знал, что дети в любом случае обречены, и это оправдывало риск; но при этом он недооценивал реакцию общества. От него отвернулась даже его собственная больница. Вечером перед днем операции руководитель лечебного отделения Сесил Уотсон и руководитель педиатрического отделения Ирвин Маккварри написали письмо директору медицинского центра, требуя отменить назначенную операцию. Последствия провала были куда серьезнее, чем потеря жизни маленького больного мальчика и его здорового отца; на кону была репутация больницы как первого кардиологического института страны. На то, чтобы заслужить этот титул, ушли годы, и они не собирались позволять какому-то юному хирургу-выскочке все им испортить. Тем не менее директор Рэй Амберг отказался вмешиваться. Он сказал, что не намерен впутываться в решение медицинских вопросов, тем самым, по сути, дав Лиллехаю «зеленый свет».
Тем утром в конце марта операционный театр был под завязку заполнен зрителями. На столе, по-прежнему сжимая своего мишку, лежал Грегори. Инъекция пентотала натрия привела его в бессознательное состояние. После введения дыхательной трубки Лиллехай быстро приступил к работе. Он сделал надрез на малюсенькой груди. Потом разделил хрупкую кость грудины. Когда перед ним оказалось маленькое, размером с грецкий орех, сердце, он дал команду.
В операционную на каталке привезли Лимана и поставили в метре от сына. Ему тоже дали наркоз, но лишь легкий, чтобы седативный препарат в его крови не отравил ребенка. Наблюдая за ними, Лиллехай понимал, что если его метод не сработает, то отца и сына, возможно, так и похоронят вместе.
Лиллехай ввел Грегори пластиковые катетеры, а его ассистенты тем временем ввели аналогичные катетеры Лиману. Мальчика затем подсоединили к его отцу – вена в вену, артерия в артерию – с помощью пивного шланга и молочного насоса фирмы Sigmamotor.
